10 августа 1984 года в небольшом и заброшенном селе Верх-Кукуя, в Горном Алтае, тихо обосновались четверо поселенцев. Позже этот день стал отмечаться ими как день общины "Голубая Скала". А уже через четыре года о ее существовании узнала вся страна. Совершенно незнакомые люди из разных уголков огромной территории писали в общину в поиске своего места в этой жизни, или просто в поиске понимания. А еще через четыре года община "Голубая Скала" бесславно прекратила свое существование. Невольно возникает вопрос: "Почему?!" Что это, - предательство собственных идеалов, ошибочность идеи, или просто закономерный исход всех подобных построений? На этот вопрос нет однозначного ответа. На него вообще невозможно ответить, не вникнув в самую суть идеи "Голубой Скалы", и не зная истории ее воплощения.

Как один из организаторов общины "Голубая Скала", продолжая уже затронутую в предыдущих номерах тему, я хочу предложить вам собственную точку зрения на мотивы и историю возникновения этого явления. Считаю своим долгом сразу оговориться, что в оценке описываемых мною событий далекого (и не очень далекого) прошлого, я вовсе не претендую на роль глашатая абсолютной истины. Это всего лишь мой собственный взгляд на события моей собственной жизни. И пусть меня заранее простят все те, кто посчитает меня неправым, воспринимая эти события совсем иначе. Не существует единого универсального взгляда на индеанизм, в котором каждый находит свой собственный путь к духовным целям, и конечно, по-своему прав, а моя попытка честно выразить суть собственных переживаний и идей, вовсе не является претензией на всеобщее учение об индеанизме.

История создания общины "Голубая Скала" неразрывно связана с историей индеанистского движения и уходит своими корнями во времена "пещерного" индеанизма конца шестидесятых. Именно тогда никому не известные и "дикие племена" юных "делаваров" и "могикан" робко осваивали свои "священные" охотничьи территории. И я, как чудом сохранившийся экземпляр тех самых доисторических "рептилий", свидетельствую вам, что все, что сегодня можно увидеть на почве российского индеанизма, замешивалось и заваривалось именно тогда. Мифическое вторжение Красной Силы в сознание советской молодежи хронологически выглядело примерно вот как. Книги, магические фильмы студии ДЕФА, романтика перьев, томагавков и стрел, "индейская жизнь" в лесах и священные культовые фотографии из фильмов под стеклом письменного стола, - вот основные симптомы будущей неизлечимой "болезни". Вторая стадия этого, уже необратимого процесса, была спровоцирована в 1973 году индейским восстанием в Вундед Ни, которое раз и навсегда "оплодотворило" детскую невинную игру социально-политическим смыслом и осознанием своей мистической причастности к событиям за океаном. Своеобразное "зачатие" будущего движения характеризовалось распухшими папками вырезок из газет и журналов; бесконечной беготней по магазинам политической книги и киоскам "Союзпечати", посещением библиотек и перепиской с редакциями; повышенным интересом к иностранной литературе и изучению языков; и таким же повышенным интересом со стороны КГБ. Третий этап, историческую роль которого просто невозможно переоценить, как громом среди ясного неба ознаменован фундаментальным открытием повсеместного существования себе подобных. Далее события разворачивались стремительным образом, нарастая как снежный ком: всепоглощающая переписка с единоверцами; создание различного рода союзов, организаций и сект по переписке; манипулирование потоком информации; активный обмен идеями, знаниями и опытом; личные встречи и все возрастающее осознание своей общности; маниакальная потребность всесоюзного объединения и, как прорыв в иное качество, - первый съезд индеанистов в 1980 году под Ленинградом.

Это надо было видеть, так как словами подобное не передать. Именно от этого памятного события, как от рождества Христова, все современники первого тотемного столба советского индеанизма отсчитывают свою историю, как историю единого движения. "Роды" прошли удачно, "новорожденный младенец" в виде сформулированной (и священным образом зафиксированной) единой программы движения с гордостью был представлен мировой общественности и вообще всем желающим. И как только погас последний костер "Большого Совета", все сидящие вокруг него с яростным энтузиазмом бросились претворять свои решения в жизнь. Так наступила героическая эпоха борьбы за официальность и общественное мнение, ибо смышленый "младенец" настойчиво жаждал всеобщей любви и всеобщего признания, понимая, что только через него сумеет завладеть миром и осуществить Высшую Волю заложенной в него Красной Силы. Именно она, как необъяснимая стихия, творила нашими руками свою тайную мистерию, лепя и переделывая наши судьбы, в соответствии с понятным только ей Великим Замыслом.

Я до сих пор не могу забыть, как все это происходило. Те ощущения возвышенной эйфории, граничащей с безумием, и неистребимая целеустремленность, не поддаются сегодня никакому описанию. Это надо пережить. Мы все были братьями, навсегда завороженными магией единства. И словно "инопланетяне", несущие в себе частицы иного разума и иные формы жизни, мы не вписывались в существующую систему ценностей, и создали в ней свой собственный мирок, в котором совершенно беспрепятственно царило ослепляющее торжество Света Великих Истин. Мы жили этим. Это и была наша настоящая жизнь, а все остальное лишь дурной сон или кома. Первой победой в борьбе за место под солнцем стала официальная регистрация Ленинградского индейского клуба (ЛИК) "Алькатраз". Ему просто суждено было стать своеобразной индеанистской Меккой и сердцем всего движения. Все дороги вели в ЛИК. Наш мирок быстро рос и набирал силу, становясь шире в плечах. Активно осваивая информацию и обшиваясь бисером, все более обрастая своими собственными законами, традициями и культурой, он по некой генетической программе творил сам себя и нас по своему подобию.

Но вернемся к самим индейцам. Как очень правдоподобно и убедительно трубила пресса тех лет, они влачили жалкое полуголодное существование, вымирая и планомерно уничтожаясь правительством США. Поэтому, совершенно естественной, официальной и общепринятой целью движения была помощь индейцам Америки, которая в свою очередь заключалась в распространении правды об индейцах и формировании мирового общественного мнения вокруг этой проблемы. А наша непосредственная задача состояла в активной пропаганде индейской культуры и индейских духовных ценностей. Кстати, последнее осуществлялось особенно рьяно и даже с каким-то возбужденным упоением. Фанатичная вера, переходящая в фатальную убежденность, что мы совершенно естественно и совершенно очевидно являемся обладателями индейского духа и носителями индейских духовных ценностей, ни у кого из нас тогда не вызывала даже малейшего сомнения. И я сам лично задавил бы каждого, кто посмел бы в этом усомниться. Сейчас, конечно, непонятно, каким образом люди, никогда не видевшие индейцев, и знающие о них только из газетных вырезок, детских книжонок, да из банальной публицистики, взяли на себя смелость и ответственность рассказывать "правду" об индейцах, пропагандировать "индейскую" культуру и их духовные ценности, ни секунды не сомневаясь в своей правоте? Но тогда это было возможно и, как ни парадоксально, даже необходимо. Это было оправданно. Оправданно тем, что ничего другого мы делать просто не умели. Это был единственный способ самоутверждения, саморекламы и вообще какой-либо общественной деятельности движения. Именно поэтому пропаганда "а-ля индейских" ценностей зачастую сводилась к пропаганде самих себя. И порой это доходило до откровенного публичного самолюбования, в сочетании с эдакой публично-нравственной "поркой" всех присутствующих в зале. Мы настолько плотно вошли в индейский образ, что никак не хотели выходить обратно, и полностью отождествляя себя с ними, выступали уже от их имени. Подобные выступления стали для нас необходимой ритуальной магией, позволяющей просто физически почувствовать свое внутреннее единство и свое внешнее отличие от существующей системы. Бросить ей вызов и наслаждаться последствиями, еще больше ощущая себя в "шкуре" индейца. Подобный "мазохизм" легко ставил нас в один ряд с угнетенным народом, довольно заметно усиливая иллюзию полного отождествления с ним.

Таким образом, регулярная практика публичных выступлений с одной стороны закаляла наш "индейский" дух, а с другой - служила решающим фактором и даже подгоняющим стимулом постоянного совершенствования и развития. И вскоре, на почве этой благодатной деятельности взросли всходы настоящих знаний, практических навыков и настоящего индейского мастерства и искусства. Ведь дорогу осилит идущий. Мы работали на идею, и идея работала на нас. Но любая, самая верная идея, в своем стихийном развитии со временем может переродиться в полную свою противоположность. Не избежали этого и индеанисты. Так, на моих глазах, романтику лесных индейских костров и музыку пения, метко выпущенной стрелы, постепенно вытеснил ставший уже привычным англо-русский словарь, а духовная жизнь незаметно переродилась в общественно-политическую беготню комсомольского пошиба. В движении воцарилась атмосфера массового политического психоза, а сбор подписей в защиту Леонарда Пелтиера стал популярным мерилом индеанистского авторитета и чуть ли не единственным видом полезной "индейской" деятельности. Все эти "чудесные" изменения любимого мною мирка рождали законный протест в моем сердце, так как уже не вписывались в круг моих собственных духовных потребностей. Не вписывалась туда и нескончаемая работа с иностранной литературой, отнимающая все свободное время без остатка. В этом направлении "индейская" крутизна оценивалась количеством нажитых знаний об индейцах, прямо пропорционально выраженных количеством книг, переводов, микрофильмов и соответствующих фотографий. Информация об индейцах становилась самоцелью. Длинноволосые традиционалисты жили тем, что своими собственными руками превращали добытые разными способами знания в материальные предметы индейской культуры. А на периодических встречах и вообще при любой другой малейшей возможности они с ног до головы обвешивались и обкладывались всеми своими индейскими причандалами и с чисто индейским достоинством горделиво красовались друг перед другом и объективами фотокамер, достаточно умело принимая эффектные и очень живописные позы. И томительно-щемящее подозрение, что это все, что мы можем, и наверное все, что нам надо, впервые тихо закралось мне в душу. Возможно, что я действительно несколько чрезмерно сгущаю краски, рисуя общую картину состояния движения начала 80-х, но делаю это исключительно для дальтоников, а также для страдающих тяжелыми формами близорукости и куриной слепоты. Ибо просто невозможно не заметить очевидное несоответствие между внешним видом и внутренним содержанием экзотических и красочных "вождей" в головных уборах из орлиных перьев, между пропагандируемыми духовными ценностями и образом повседневной жизни этих агитаторов.

Глядя на эти противоречия, я все чаще и чаще стал задумываться над тем, а действительно ли мы несем в себе эти ценности? И, наконец, осмелившись взглянуть правде в глаза, к своему великому ужасу понял, что по сути никакие мы не индейцы! И никогда ими не станем! Хоть тресни, хоть вывернись наизнанку. Хоть обшейся весь бисером и обложись священными трубками, увешай уши серьгами, заплети косы и раскрась рожу, - все равно останешься ряженым чучелом, потому что все это не твое. Потому, что все это взято и скопировано из другой, чьей-то реальной, но совершенно чужой жизни, а твоя собственная реальная и повседневная жизнь к этим вещам ну абсолютно никакого отношения не имеет , хоть закурись до смерти своей "индейской" трубкой и запиши в своем паспорте в графе "национальность" - индеец, наивно полагая, что близок с ними по духу, очевидно еще в детстве навеянному польскими сказками Суплатовича. Многие индеанисты любят, как "Отче наш", повторять известную мысль, что индейцы - это путь жизни, а не процент крови, считая ее неким "пропуском" в индейский мир. Но "путь жизни", осуществляющийся в свободное от семьи и основной работы время, меня не убеждает. И именно поэтому, сколько не копируй известные атрибуты, сколько не подражай ритуалам, оставаясь в своей повседневной жизни слесарем или студентом, мы не станем ни индейцами, ни неграми, ни эскимосами. Потому что невозможно вот так взять и присвоить себе духовные ценности другого народа и другой эпохи, как невозможно прожить чью-то чужую жизнь. Можно лишь создать себе приятную иллюзию этой жизни, либо отказавшись от иллюзий, прожить свою собственную, в корне изменив способы ее существования, приведя их в соответствие с искомыми идеалами. Я вдруг осознал, что индеанизм, - это не спекуляция чужими ценностями, даже из самых высоких побуждений, а напротив, длинный и сложный путь приобретения своих. Что это вечное и неистребимое движение к красоте и гармонии мира. Эта мысль в свое время поразила меня до глубины души и полностью перевернула мое сознание, так как я понял, что истинной ценностью движения для меня является вовсе не антропологическая привязка к индейскому "праху" истории и слепое подражание ритуалам, не точное копирование фрагментов индейской культуры, а непосредственно возрожденная через нее моя личная духовная связь с миром, с природой, с людьми и вещами. Именно эта, еле обозначившаяся духовная связь, наполнила мою, некогда пустую и механическую жизнь, радостью и великим смыслом. С этого момента я стал считать, что истинной целью движения является возрождение духовных связей с миром, утраченных человечеством в процессе цивилизации, и что именно они являются основным ведущим мотивом движения, его Красной Силой.

С тех пор механическое воспроизведение "под копирку" внешних проявлений чужой жизни потеряло для меня всякий интерес. Он сместился на реальную жизнь внутри движения, которая стала объектом моего пристального внимания и постоянного изучения. Страстное желание разглядеть и понять истинные силы и истинные законы, стоящие за всеми ее проявлениями, захватило меня полностью. Мне хотелось увидеть и потрогать скрытые механизмы необъяснимого развития движения, чтобы осмыслив его прошлое, осознав настоящее и взглянув на его будущее, не принимать более блеск светлячков в траве за вечный свет звезд в небе.

Полагаю, что в какой-то степени мне удалось это сделать, и первым проявлением этого нового для меня понимания стало то, что я раз и навсегда не только перестал называть себя индейцем, но и считать себя таковым, даже в глубине души. "Люди Красных Стрел", или группа "Красные Стрелы" - так стало называться наше некогда чисто дакотско-оглальское, новосибирское "племя". А мое собственное мифическое американско-сибирское происхождение конкре-тизировалось до человека из группы "Красные Стрелы". Так я нашел свое настоящее место в жизни и снова обрел духовную родину. Ведь человек без корней и без родины - как трава на ветру. Вторым проявлением происходящих во мне перемен явилось неприятие какой-либо пропаганды вообще, и в особенности, пропаганды индеанизма, как хранителя и продолжателя неких индейских духовных ценностей. Возможно я и не прав, в этом своем максимализме, но убежденность, что духовные ценности нужно утверждать не голословно со сцены, а непосредственно своей собственной жизнью, и вообще для начала воплотить их хотя бы в самих себе, не давала мне покоя. Жизнь на Пау-Вау была единственным реальным полигоном индеанизма, где обкатывались и проверялись на прочность все формы совместного общежития индеанистов. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что именно эта практика для многих из нас являлась и является до сих пор "краеугольным камнем" и "точкой сборки" всего движения. А для меня лично, как я уже говорил, - его основной ценностью и ведущей первопричиной. Я фанатично жил уже не столько подражанием индейцам, сколько проблемами нашего движения и нашего собственного мирка. Именно эти проблемы и взаимоотношения были нашей настоящей жизнью, а желание прожить ее так, "...чтобы не жег позор за какое-то там существование...", стало моим ведущим желанием. Мне уже не хватало времени короткого индеанистского праздника, чтобы надышаться вдоволь воздухом единства и гармонии с единомышленниками. "Пау-Вау навсегда!" Именно так выглядел рецепт необходимого лекарства от все возрастающей аллергии на окружающую действительность. Но отсутствие собственных, естественных корней у нашей традиционной жизни придавало ей дешевую маскарадность, а я чувствовал, что данный "наркоз" все меньше и меньше греет мою кровь, что для моего "индейского" духа требуется уже повышенная доза "индейской" жизни, а не ее подмены. Мой мир уходил у меня из под ног, и ему срочно была необходима привязка к земле, к природе и к собственному способу жизни в природе. Я понял, что мой собственный путь к индейским ценностям лежит не через книги и скопированные ритуалы и вещи, а через индеанистскую общину, живущую в природе. Именно тогда в моем сердце окончательно вызрело осознание идеи "Красного Братства" и общинного индеанизма. Сегодня можно говорить об этом, оглядываясь на практический опыт целого десятилетия и накопленные знания, но тогда это был путь в неизведанное. Понадобилось некоторое время, чтобы эти идеи оформились в конкретную цель моей последующей жизни, - создание индеанистского общества на основе индеанистских общин и поселений.

В отличие от сегодняшнего положения дел в движении, тогда это казалось вполне реальным, и я сейчас объясню почему. Как я уже говорил, братские отношения в движении того периода были совершенно естественной нормой, хотя наверное мало кто тогда отчетливо понимал, что именно они, а не коллективный прикол от индейцев, являлись нашей основной собственной ценностью. Точно так же, целью любой зрелой духовной общины и ее основой являются именно эти отношения. Потому, что только в среде братства и единства человек способен расширить свое сознание, вырвавшись из довольно жестких рамок сугубо личных интересов. Традиционный лагерь Пау-Вау был тем местом, где идеалы братства и единства осуществлялись в полный рост и без ограничений. Единственным ограничением этого кайфа были сроки этого праздника. Стремление продлить это состояние выразилось в идеях действующего индейского музея под открытым небом; "школы выживания", куда в любое время могли бы приезжать желающие индеанисты, чтобы окунуться по уши в индейскую жизнь; и наконец, постоянной индеанистской базы в лесу. Так формировалась идея индеанистского поселения, которая быстро стала очень популярной и жизненно необходимой. Встал вопрос: "Где и когда?" Первая попытка взять этот рубеж осуществилась в 1983 году в Лодейном Поле (Ленинградская область. - Прим. ред.), но к сожалению неудачно. Вторая попытка была уже на Алтае и имела конкретную направленность на идеи общинного индеанизма, которые с этого момента обрели практическое воплощение. Отказ от иллюзий псевдоиндейской жизни в пользу реального мира собственных отношений, собственных традиций и собственных ценностей являлся первопричиной возникновения общины "Голубая Скала".

Имитация чисто индейских традиций и культов на фоне природы не входила в ее планы. Мы рвались построить свой собственный мир, параллельный индейскому, а точнее дакотскому, ирокезскому, навахскому и многим другим самобытным традиционным культурам, ошибочно объединенным термином "индейские". Детская игра переросла в реальную жизнь, но магия Красной Силы продолжалась.

(Продолжение следует.)

Орлиное Перо
Кошелев Владимир, Горный Алтай, с. Камлак