"Мы, представители движения индеанистов, соединились на Алтае в поисках Новой Жизни, в которой наш дух обретет свободу от стен, нас разделяющих, и законов, их породивших".

(Из законов общины "Голубая Скала").

Итак, в августе 1984 года инстинктивное стремление индеанистов к реальному единству воплотилось в древних горах Алтая, в качестве новой общины "Голубая Скала". Название это появилось несколько позже, от алтайского наименования горного перевала, а также ручья, берущего с него свое начало, и одноименной заброшенной деревушки на этом ручье. Кок-Кайя (Голубая Скала) в искаженной русской транскрипции звучит Кукуя. С этого момента туманные идеи общинного индеанизма стали реальной жизненной практикой движения. Мы собрались вместе, собрались серьезно и надолго. И новая жизнь действительно не заставила себя ждать. Она обрушилась на нас своим мощным потоком и со страшной силой понесла в новые, неизвестные дали.

"Мы, индеанисты из разных городов страны, собрались на Алтае, чтобы жить в гармонии с нашей Матерью-Природой и в гармонии между собой. Чтобы соединить свои силы и свою волю в единую Тропу Жизни, ведущую к вершинам Духа. Мы собрались, чтобы стать братьями и сообща бороться за свою Мечту".

(Из законов общины "Голубая Скала").

Так как индейские духовные ценности не могут в полной мере осуществляться и существовать вне породившей их природной, социальной и культурной среды, то соответствующую среду, разрушенную ходом истории, следовало бы воссоздать вновь. Лишь в этом, ограниченном и замкнутом от вредных влияний современного мира пространстве, неком "заповеднике индеанизма", возможно реальное возрождение индейских духовных ценностей и жизнь по законам Великой Тайны.

Мир изменил нас, но мы не можем изменить этот мир. Поэтому, для выживания в нем и дальнейшего развития как общности мы должны создать свой собственный мир, соответствующий нашим духовным идеалам. Движимые этой идеей, мы и собрались на Алтае. Собрались узким кругом, как заговорщики, втайне от всех. Такова была наша общая договоренность, на случай неудачной попытки. Ведь мы ехали в полную неизвестность. У нас не было ни опыта сельской жизни, ни необходимых инструментов, ни необходимого количества денег (их хватило только на дорогу в одну сторону). Не было и никаких связей, спонсоров и знакомств. Но нас это не остановило, так как мы прекрасно понимали, что прежде, чем мы обзаведемся всем этим, ситуация будет упущена безвозвратно.

Первые полгода жизни запомнились напряженной борьбой за физическое выживание и за собственное место под солнцем Алтая. Приходилось трудно. И только после окончательного вживания и закрепления на новом месте, мы решились дать о себе знать движению, объявив о создании новой общины и ее целях.

Цели общины "Голубая Скала"

(Из законов общины "Голубая Скала").

Последовавшая реакция индеанистов на наше заявление была далеко не однозначной. Помимо восторгов, посыпалась в наш адрес и критика. В прессе и по телевидению в то время шумела официальная кампания в защиту Леонарда Пелтиера, и основная масса индеанистов была активно занята всевозможными акциями, митингами и выступлениями со сбором подписей. Борьба за права индейцев на волне этой официальной кампании, в движении того периода достигла своей кульминации. И программа нашей общины смотрелась на фоне этой всепоглощающей борьбы несколько странновато. А особо оголтелые борцы за счастье индейского народа тут же решительно и беспощадно обвинили нас в предательстве целей движения и уходе от трудностей борьбы, ради мелочного устройства своей собственной личной жизни.

Сильно сказано! И, наверное, они были по-своему правы. Наша же правота состояла лишь в том, что при всей очевидной бесполезности этой борьбы, которая кроме ореола неутомимого борца за счастье во всем мире, никому и ничего более не давала. Сама эта борьба уже не могла быть основной ведущей и объединяющей силой быстро развивающегося и взрослеющего движения, давно переросшего свои лозунги и формы. Довольно сплоченному и уже зрелому движению грозило постепенное вырождение в обычный массовый хоббизм с тусовками на лоне природы. Исповедуемый нами путь должен был стать прорывом движения на новый уровень своего развития, имеющий совсем иные цели. Мы, конечно, понимали, что этот путь далеко не для всех, а сама община - вовсе и не самоцель, а лишь средство достижения цели. Но осознание важности всего происходящего с нами наполняло нашу суровую и трудную жизнь высоким смыслом.

Действительно, если попытаться осознать все, что творилось тогда с нами и вокруг нас, то становится очевидным происходящий уже сам собой, без нашего непосредственного участия и даже помимо нашей собственной воли, загадочный процесс создания общины. Некая мистическая сила собирала в одном месте даже не знающих прежде друг друга людей, объединяя их духовную энергию в единый круг, чтобы создать еще один живой организм, живущий по ее законам, таким образом, проявляя саму себя в хаосе мироздания. Мистика? Возможно. Но физическое ощущение этой мистической духовной силы наполняло сердце и разум радостью, помогая противостоять давлению официальных структур и местного населения.

Мне совершенно не нравится расхожий тогда, да и сейчас среди индеанистов термин "алтайский эксперимент", ибо он полностью искажает живую суть описываемых мною событий. Для нас это был вовсе не эксперимент, а единственный реальный путь друг к другу и к самим себе. Мы не экспериментировали, а спасались от вырождения Красной Силы в собственном сердце. Мы очищали свои сердца от "белой заразы", освобождая их для религии завтрашних дней, для рождения единого духа и единого племенного самосознания. Такова была истинная цель нашего, так называемого "ухода от борьбы". Это был наш единственный шанс прекратить копировать чью-то жизнь и, наконец, обрести свои собственные корни, чтобы в дальнейшем вырастить от них настоящий, живой росток индейского духа. Острая потребность в приобретении реальной духовной силы освободила меня от жесткой привязки к чужим традиционным фетишам отживших культур и постоянной боязни потерять свою старую духовную силу, обусловленную этой привязкой. Некоторые лидеры индеанистского фетишизма из среды самых закоренелых традиционалистов предали меня "анафеме", вбили мне в грудь "осиновый кол" и перестали считать индейцем, прекратив общение, но это уже не могло как-то повлиять на упомянутый процесс перестройки сознания.

Материализация Красной Силы в виде магической вспышки Единого Сознания в бесконечной тьме замкнутых на себе индивидуальных мирков, является сутью Красного Братства. И только Братство способно объединить эти разрозненные искры в сияющий свет Единого Духа. Племенное самосознание не может существовать вне племенной общины, но естественное объединение людей по кровнородственным признакам в прошлом, в современном обществе себя исчерпало. Поэтому только община может сегодня привести к настоящему братству и единству духа, если, конечно, не считать, что они могут родиться от чтения одних и тех же книг. Только из общности единого уклада совместной жизни, прочно связанного своими корнями с окружающей природой и выраженного собственными традициями и культами, может сегодня возникнуть единое племенное самосознание людей. Другого пути нет. Именно этому решили посвятить свою дальнейшую жизнь алтайские общинники. Конечно, нам было понятно, что достижение этой фантастической цели просто нереально, но стремление приблизиться как можно ближе к этим идеалам делало нашу попытку вполне оправданной и даже вполне логичной и естественной.

Увлекаемые потоком новой жизни, мы понемногу научились держаться в нем "на плаву". Все лишнее и надуманное безжалостно смывало прочь. Оставалось только то, что действительно соответствовало данным условиям. И мы упорно вживались в эту жизнь, нутром познавая ее неписаные законы. Все складывалось так, как и должно было сложиться в данной ситуации, исходя из наших возможностей, способностей и физических сил. Хуже мы не имели права, а лучше - просто не могли.

Только на втором году существования общины были записаны и приняты ее законы, все пункты которых являлись непосредственным описанием уже существующих отношений и разных сторон ее, уже сложившейся жизни. Я не могу сказать, что при создании этих законов никакие идеи вообще не фигурировали в голове, но ни один закон общины не был плодом голой идеи, так как они фиксировали только те ситуации и проблемы, которые уже действительно реально существовали. А ситуация была предельно ясная, но не простая. Мы хотели иметь "это", но в борьбе за "это" должны были не только выжить и прокормить самих себя, но и обеспечить необходимую надежную базу для "этого". И тут возникла масса проблем материального и физического плана, делающих эту борьбу невероятно жесткой, постоянной и неминуемой, ибо отказ от борьбы не входил в наши планы. Такова была специфика практической жизни общины, из которой вытекала специфика ее идеологии. Любая другая идеология была бы просто нереальна в этой специфике.

I. Основные принципы общины "Голубая Скала"

II. Собственность в общине

III. Взаимоотношения в общине

IV. Ответственность в общине

(Из законов общины "Голубая Скала").

Таковы были основные положения законов общины "Голубая Скала", приведенные мною в сокращении. Не лишним будет сказать, что данные установки распространялись только на членов конкретной общины, что вовсе не исключало присутствие в общем индеанистском поселении других индеанистов, живущих самостоятельно или сгруппировавшись в иные объединения с подобными или другими принципами.

По поводу этих законов и общинного уклада жизни со стороны индеанистов было высказано немало критики и прямых обвинений, тогда как простые люди, не имеющие никакого отношения к индейскому духу и индейскому мировоззрению, но приезжавшие к нам в общину или присылающие массу писем, ценили прежде всего этот уклад совместной жизни. Подобные сравнения были, к сожалению, не в пользу любимых мною братьев по духу. И тогда, постепенно, началось тяжелое отрезвление от эйфории, навеянной индеанистским "духовным единством", оказавшимся на деле типичной привязкой к среде себе подобных. Ибо только в этой среде индеанист может хоть как-то выразить свои знания и умения; выразить себя как личность, быть признанным, и тем самым самоутвердиться в собственных глазах. Тогда как в глазах обычных окружающих его людей он, как индеец, выглядит просто несерьезно. Самоутверждение и самолюбование в среде себе подобных - такова истинная основа "духовного братства" многих "белых индейцев".

Я не считаю, что это плохо или неправильно. Потребность в самовыражении присуща каждому человеку. В конечном итоге, как показала жизнь, именно эта основа индеанистских отношений оказалась более жизненной и более приемлемой, нежели разного рода сомнительные идеи общинного толка. И, конечно же, здорово, что существует такая среда и такая возможность самореализации в ней. Но вопрос стоял о чем-то большем, нежели культивирование второго самосознания. С появлением общины перед индеанистами встал конкретный выбор: попытаться достичь гармонии духа или оставаться жить с раздвоенным сознанием и раздвоенной душой. Именно в этой ситуации многие индеанисты проявили свою истинную сущность. Но еще более сильно это коснулось общинников и вообще всех, прошедших через нее людей.

Жизнь в общине делает людей как бы прозрачными друг перед другом, что тоже довольно сильно раздражало ее противников. Это и понятно, ведь раздвоенная жизнь индеанистов, ставшая нормой, давала исключительную возможность быть таким, каков ты есть, - в семье, на работе, в обществе обычных людей, и в то же время среди индеанистов, быть (или казаться) вождем, шаманом, духовным лидером и даже героем. В общинной жизни это было просто невозможно, так как в любой момент твоей жизни тебя окружали одни и те же люди, наблюдающие тебя изо дня в день, из года в год во всех твоих проявлениях. Но разве не так было в замкнутых индейских общинах и племенах? Одни люди, попав в эту ситуацию, принимали ее легко и естественно; другие начинали задумываться об истинности своего стремления к "священным связям всего живого", от которых их просто коробит и ломает; ну а третьи, хлебнув этих связей, заявляли, что жизнь в общине ничего общего с индейской жизнью не имеет, видимо полагая, что индейская жизнь - это только раскуривание с друзьями Священной Трубки, да бесконечные танцы и песнопения у костра.

Очень удобная и свободно регулируемая дозировка "индейской жизни" и "индейского сознания" оказалась, в конце концов, вовсе не бедой движения, как я наивно полагал, а его изначальным фундаментом и незыблемым его приоритетом. Несомненно, что каждый человек волен выбирать и устраивать себе жизнь по своему вкусу, и просто глупо пытаться как-то классифицировать этот вкус по шкале значимости. Но мне остается непонятным, отчего некоторые люди, яро убеждающие меня в первичности духа над плотью и материей, в первичности "индейского" сознания над их собственным бытием, остаются до сих пор жить и работать в индустриальном, технологическом мире? То ли сами индейцы окончательно отказались от природы, то ли индейский интернациональный дух более не видит разницы между законами природы и машинной технологией? То ли "индейский" дух этих индеанистов навечно очарован прелестями городской жизни? Для меня это загадка, но уверен, что сами они знают на это самый исчерпывающий и совершенно убойный ответ, еще более укрепляющий их, несомненно "индейское", самосознание.

Мне не хотелось бы, чтоб написанное выше воспринималось читателями как нападки на городских индеанистов. Скорее, это мой запоздалый ответ тем из них, кто посчитал, что с уездом на Алтай мы перестали быть "индейцами", деградировав в обычных длинноволосых колхозников. Как будто длинноволосый слесарь (моя основная городская специальность) более "индеец", чем длинноволосый пастух в седле

Сейчас я далек от желания вести бессмысленные и бесполезные споры на эту тему, но тогда это было важно для выяснения истинного расклада ситуации в движении. Ведь мы действительно приехали на Алтай не только для устройства своей мелочной жизни, но и для устройства индеанистского общества. И эти бесконечные споры с разными людьми в какой-то мере помогали мне разобраться в существующих "индейских" стереотипах движения того периода. Выводы для меня были малоутешительными. Но наряду с противниками, идейными оппонентами и критиками общины, были и единомышленники, а также симпатизирующие и просто друзья. Все эти люди очень помогали нам своей моральной поддержкой. Они приезжали сами, слали хорошие письма и даже посылки. Регулярное общение с ними придавало нам сил и уверенности на избранном пути. Но особенно мы радовались появлению других индеанистских общин. Это было наилучшим моральным вознаграждением за все пережитое в тяжелой борьбе за мечту.

Но вернемся к самой общине. Ее жизнь теперь протекала в самой непосредственной связи с природой. Скотоводство, земледелие и охота были основными видами общинной хозяйственной деятельности (частное коневодство было запрещено законом). Скотоводство являлось ведущей отраслью хозяйства горного Алтая. Обслуживание совхозного и собственного поголовья крупного рогатого скота занимало большую часть трудовой деятельности мужчин общины. Другую ее часть занимало общинное строительство. Женщины занимались огородом, кухней, домашней работой и детьми. Основные сезонные работы, как покос или уборка урожая, производились совместно всей общиной. Урожай хранился в общем погребе, где каждый мог брать по мере своей необходимости.

Основной доход общины слагался из оплаты труда мужчин, работающих на скоте, а также от сдачи государству мяса собственного скота. Все доходы общины и все зарплаты общинников складывались вместе, образуя общинный фонд. Обобществленные таким образом средства этого фонда расходовались по решению Совета на те или иные нужды общины, основными из которых были питание, одежда и строительство. Продукты питания закупались централизованно на всю общину, а затем распределялись по семьям и едокам.

Данная система распределения и отсутствие личных денег у общинников глубоко оскорбляли чувство личного достоинства у ярых противников общины, являясь основной темой их бесконечных нападок. Но проблема заключалась в том, что далеко не все общинники имели оплачиваемую работу в совхозе, количество которой было просто ограничено, а другие способы индивидуальной трудовой деятельности были еще вне закона. Поэтому подобное обобществление средств являлось просто вынужденным и необходимым действием, как для физического выживания общины с первого дня своей жизни на Алтае, так и для дальнейшего ее роста и расширения. Я считаю, что мы поступали в этой ситуации, как индейцы, как братья, и делали это исключительно добровольно и от чистого сердца. Если бы каждый работник забирал себе свою зарплату или часть ее, то община "Голубая Скала" просто не состоялась бы вообще. А не работающие в совхозе общинники, как и все вновь прибывшие в общину друзья, должны были бы просто уехать назад по домам или жить на подачки работающих, что еще более унизительно, чем уравниловка. Наша "уравниловка" была вовсе не самоцелью и не идейной догмой, а единственным способом выживания и единственным способом достижения общей для всех цели. Поэтому она не унижала, а сплачивала нас еще сильнее. Я помню, как нам убежденно доказывали, что так жить нельзя, а мы искренне удивлялись: "Почему? Мы ведь живем!"

Мы брались за любую работу, чтобы заработать дополнительные средства на нужды общины. Работа, работа: Порой в душе возникал протест: неужели так будет всегда? Мы же мечтали о духовной жизни! И снова работа, много работы, выше крыши. Чтоб ей неладно было! Свободное время, вечерами, обычно проводили все вместе, собираясь в построенном для этих целей общинном доме. Общались, смотрели в телевизор, репетировали, записывали свои альбомы, делали бисерные вещи, вместе читали переводы и литературу. Здесь же происходили все общинные советы и праздники. Этот дом долгими зимними вечерами всегда был полон народу. Я с теплотой вспоминаю это прекрасное время и этот дом, на двери которого имелась надпись: "Red Power". Летом, когда происходил активный наплыв гостей, все собирались вместе в большом общинном типи, и зачастую это веселье продолжалось до рассвета. Живя на Алтае, мы тем не менее не испытывали дефицита общения с индеанистами и другими интересными людьми, непрерывно посещающими нашу общину.

Жизнь общинников, прочно привязанная к собственному огороду и к собственному скоту, а также большому совхозному стаду, круглогодично живущему в горах, под открытым небом, эта жизнь накладывала на все свой собственный специфический отпечаток. Она меняла и нас. Меняла по-своему, и порою вопреки нашим собственным ожиданиям. Какие-то прежние мои интересы тускнели, или даже исчезали вовсе, а иные, наоборот, разрастались, занимая все большее пространство души. Происходила очередная неумолимая смена акцентов и позиций в общем реестре духовных ценностей некогда городского индеаниста. Как я ни цеплялся за свою старую, привычную и милую сердцу "индейскую" шкуру, она линяла и слазила с меня целыми клочьями.

Так, вместо того, чтобы перейти полностью на традиционную индейскую одежду, как было задумано, я вдруг вообще утратил к ней некогда повышенный интерес. Сначала это даже настораживало, но позже я понял, что в городской жизни индейские вещи являлись для меня единственной, физически ощутимой связью с миром индейцев, с индейской культурой, и единственным вещественным доказательством моего индейского имиджа. С переменой образа жизни эта привязка совершенно естественно потеряла свою исключительную важность составной части индейского духа. Индейская атрибутика имела теперь место лишь в ритуальных предметах и в необходимых вещах практического обихода.

То же самое коснулось и постоянной, ненасытной потребности в обладании все большим количеством информации об индейцах, которая, по сути, является "кровью" городского индейско-индеанистского сознания. В новых условиях жизни эта потребность самопроизвольно сузилась до рамок чисто практической необходимости. Теперь для меня суть была не в количестве информации, а в практическом ее воплощении в своей личной жизни и в жизни общины. Это и понятно, так как жизнь в природе отметает все неестественное и надуманное, оставляя только то, что соответствует действительному укладу жизни, чего не скажешь о городской специфике "индейской жизни".

Привязанность городских индеанистов к той или иной традиционной индейской культуре не несет в себе никакого решающего значения и нежелательных последствий, так как ни одна из этих традиционных культур к городской жизни совершенно никакого отношения не имеет. Поэтому, проживая в условиях города, можно успешно и совершенно безболезненно считать себя дакотом, ирокезом, апачем и даже эскимосом. И слава богу. Но живя и работая в конкретных природных условиях, на конкретной земле, это становится просто неестественным. Именно поэтому моя безграничная любовь к культуре лакота незаметно трансформировалась в некий синтез индейских и собственных традиций, приемлемых для существующего уклада жизни.

Вершина горы, у подножия которой раскинулась деревня, стала священным культовым местом общинников, где и совершались многие обряды и ритуалы. Там же желающие молились, постились и искали видения. Священная Трубка общины вынималась только для обрядов и только в соответствующих ситуациях. Мы не копировали традиционные индейские церемонии, так как находились уже в начальной стадии зарождения собственных традиций, ритуалов и культов. В дальнейшем это должны были быть: культ Солнца, культ урожая, культ коня (без которого не обходилась ни одна основная работа) и охотничьи культы. Культ Трубки соединял все их в непрерывный, священный жизненный круг чередования времен года и связанной с ними деятельностью общинников.

Конечно же, не все было гладко и прекрасно в этой нашей новой жизни, как и в любой другой, но все недовольства и напряженность заметно сглаживались силой сплотившей нас мечты и общей целеустремленностью ее достижения. Отсутствие этого основного и решающего фактора в чувствах и сознании собравшихся вместе людей делает их совместную жизнь бессмысленной и практически нереальной. Какие-либо экономические мотивы объединения полностью выхолащивают из него энергию единого духа и братства, и, к счастью, они не были ведущими в нашем кругу. Именно поэтому наши внутренние проблемы не становились причиной раздора очень продолжительное время. Радость от духовного творчества и физическое ощущение единства значительно перевешивали и заглушали какие-то отдельные недовольства, связанные с различием наших характеров, способностей и привычек. Думаю, что если бы это было неким преувеличением с моей стороны, то мы не продержались бы и года в тех трудных условиях. Но жизнь шла своим размеренным чередом. Община постепенно обстраивалась, росла и набирала силу. В прессе там и тут запестрели восторженные статьи, стали приезжать киношники с видеокамерами. С нами стали считаться официальные и властные структуры, началась тесная дружба с обкомом комсомола, нас стали приглашать на разного рода встречи и выступления. Откуда ни возьмись, возникли директора колхозов, желающие переманить нас к себе. 1988 год стал наивысшей точкой расцвета общины "Голубая Скала". Никто из нас тогда и не подозревал, что через четыре года она исчезнет с лица земли.

(Продолжение следует)

В.Н. Кошелев (Орлиное Перо)