Как Америка перехватила у Европы инициативу по иранскому атому

Лицо удалось спасти. Верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Федерика Могерини и министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф объявили 2 апреле в Лозанне о подписании рамочного соглашения по иранскому атому.

Дело в том, что эта честь на самом деле принадлежит европейцам. Именно они стоят у самых истоков переговоров с Тегераном, которые ведутся еще с 2003 года. Тот факт, что компромисса все же удалось достичь (все еще предстоит закрепить к 30 июня), является в первую очередь их заслугой. Три европейских министра иностранных дел — Доминик де Вильпен (Франция), Джек Стро (Великобритания) и Йошка Фишер (Германия) — отправились 21 октября 2003 года в Тегеран на встречу с небезызвестным Хасаном Рухани, который тогда занимал пост секретаря Высшего совета национальной безопасности.

Их целью было убедить иранцев отказаться от производства ядерного оружия, пока едва успевший закончить кампанию в Ираке Буш-младший не использовал против них военную силу.

Логика тогдашней «тройки» была весьма простой. Американское вмешательство против Саддама Хусейна вызвало раскол в Европе. Французы и немцы были против войны в Ираке. Англичане последовали за американскими союзниками, но начали в этом раскаиваться. Поэтому нельзя было допустить новых разногласий, если бы Буш с его советниками-неоконсерваторами решил начать вмешательство в еще одной стране «оси зла». Нет, главы трех европейских дипломатий вовсе не недооценивали опасности распространения ядерного оружия, которую таила в себе иранская программа. Но они понимали, что их приоритетом были превентивные меры, особенно в свете разоблачений иранских оппозиционеров, которые сообщили общественности о существовании тайного ядерного объекта в Нетензе.

Инициатива «тройки» быстро вышла на европейский уровень. В частности это объяснялось недовольством итальянцев, которые пришли в ярость после того, как их не взяли с собой в Тегеран. Руководство переговорами доверили верховному представителю по иностранным делам Хавьеру Солане, а «тройка» превратилась в группу «тройка-ЕС».

Все это время американское руководство проявляло к европейской инициативе весьма слабый интерес. И называли происходившее «вильпенизмом».

Этот неологизм представляет собой отсылку к пламенной речи Доминика де Вильпена в Совете безопасности ООН в феврале 2003 года, в которой тот обрушился с критикой на американскую инициативу в Ираке.

Американцы не стали мешать Европе, но и не рассчитывали на ее особый успех. Если бы у той все получилось, они бы тоже извлекли из этого выгоду, так как их дипломатические связи с Ираном были разорваны еще в 1980 году. Если бы европейцев ждала неудача, они показали бы, что ни на них, ни на иранцев рассчитывать нельзя.

В течение пяти лет европейская дипломатия поддерживала связи с Тегераном, несмотря на все сложности. Американцы же по-настоящему заинтересовались переговорами лишь после возникновения реальных перспектив.

С иранской точки зрения участие США тоже было ключевым: Тегеран больше интересовали переговоры с главным американским «шайтаном», чем с европейскими «шайтанами» рангом поменьше. Иран хотел добиться именно от США признания за ним статуса региональной державы и возвращения в мировую экономику.

Во время переговоров с иранцами у европейцев нередко складывалось впечатление, что они — всего лишь посредники или посланники. «Словно говоря с нами, иранцы по факту обращались к американцам, — рассказывает участник тогдашних переговоров. — Как будто вы флиртуете за коктейлем с женщиной, которая все это время смотрит вам за плечо, чтобы увидеть, кто стоит сзади».

Избрание президентом бывшего стража революции и мэра Тегерана Махмуда Ахмадинежада похоронило европейскую инициативу.

Прежний европейский формат превратился в «шестерку»: пять постоянных членов Совета безопасности ООН и Германия, которая с самого начала играла активную роль в переговорах. В то же время переговорами все еще (по крайней мере, официально) руководили главы европейской дипломатии, Хавьер Солана, Кэтрин Эштон и, наконец, Федерика Могерини.

На самом же деле большая часть дипломатической работы (особенно в последние месяцы) была проделана на двусторонних встречах американского госсекретаря Джона Керри с его иранским коллегой. Эти беседы зачастую вызывали раздражение у европейцев, в первую очередь — у французов, которые всегда болезненно относятся к сохранению своего ранга и независимости.

Причем все упиралось не только в форму. После прихода в Белый дом Барака Обамы, который всегда придерживался политики протянутой руки, европейцы (и опять-таки французы) опасались, что новый президент США поставит подписание договора с Ираном выше защиты своих принципов. Не успел Обама утвердиться на новом месте, как Николя Саркози отправил к нему министра иностранных дел Бернара Кушнера, чтобы призвать того проявить жесткость. После избрания самого Саркози французский лидер ужесточил позицию по иранскому режиму и стал придерживаться более твердых заявлений, чем его предшественник на этом посту.

Франсуа Олланд придерживается той же линии. Он не считает договоренность с Ираном высшей целью и готов заподозрить Барака Обаму в слабости. Именно поэтому Лоран Фабиус отверг проект соглашения в ноябре 2013 года, даже если не принимать во внимание тот факт, что Джон Керри прибыл в Женеву с документом, который они подготовили на пару с иранским коллегой без участия европейцев. Дипломатам пришлось поработать еще несколько дней, чтобы прийти к устраивавшему всех варианту. Французы же не без оснований полагали, что новообретенный компромисс американцев и иранцев вовсе не был достаточной гарантией отказа Тегерана от создания атомной бомбы.

Та сдержанность, с которой Париж отозвался о нынешнем рамочном соглашении, лишь подтверждает его скептицизм. В Елисейском дворце подчеркнули стремление прийти к надежному и прочному договору, дав понять, что сейчас речи о нем пока не идет. Лоран Фабиус говорит о «промежуточном договоре, в котором содержатся безусловные подвижки». Тем не менее, всем «еще предстоит проделать большую работу». Такова мудрость более чем десяти лет переговоров, в которых разочарований было не меньше, чем надежд.