Конфликт интересов

Американская внешняя помощь всегда была этаким неловким упражнением в обеспечении благородных, но своекорыстных интересов США, где гуманитарные цели неуклюже уравновешиваются стратегическими расчетами. Когда две эти вещи вступают в конфликт, президенты неизбежно находят возможность  отказаться от своих благородных и возвышенных обязательств. В 1947 году, когда госсекретарь Джордж Маршалл (George C. Marshall) предложил послевоенной Европе грандиозный пакет содействия в восстановлении, став инициатором внешней помощи в современную эпоху, он заявил во время выступления в Гарварде: «Наша политика не направлена против какой-то страны или доктрины; она направлена против голода, бедности, отчаяния и хаоса». Но когда План Маршалла был приведен в действие, Times в своем заголовке вполне откровенно заявила о его антисоветской направленности: «Трумэн подписывает закон о помощи, давая ответ врагам свободы». Закон об оказании помощи иностранным государствам от 1961 года, который был подписан президентом Кеннеди на пике холодной войны, привел к созданию Агентства международного развития США (USAID) и наложил ограничения на военное финансирование иностранных государств. В 1974 году конгресс внес в него поправки и потребовал от США сократить или отказаться от военной помощи режимам, слабо соблюдающим права человека, «кроме исключительных обстоятельств».

Президенты нарушают эти положения  с самого момента их принятия – и все в интересах национальной безопасности. Когда в результате военного переворота в 1973 году при потворстве ЦРУ было свергнуто всенародно избранное правительство Чили, президент Никсон продолжил оказание помощи режиму Пиночета. Даже Джимми Картер, поставивший права человека во главу угла своей внешней политики, и тот пользовался положением об «исключительных обстоятельствах», чтобы отвратительные, но стратегически важные режимы Ирана, Заира и других стран продолжали получать помощь. В 1986 году конгресс поставил будущим президентам болезненную подножку, приняв закон о бюджетных ассигнованиях, в котором однозначно утверждалось, что «никакие средства, выделенные или иным образом ассигнованные в соответствии с настоящим законом, не могут направляться напрямую на оказание помощи странам, где законно избранного главу государства свергают в результате военного переворота либо по указу». Однако после 11 сентября президент Буш нашел способ для возобновления помощи Пакистану, хотя там президент Первез Мушарраф (Pervez Musharraf) взял в свои руки власть, свергнув избранное правительство. А когда президент Египта Хосни Мубарак начал в 2006 году закручивать гайки выступавшим за демократию активистам, Буш тихо и спокойно пересмотрел свою «повестку свободы», чтобы сохранить поток помощи ключевому союзнику на Ближнем Востоке.

Эта история двойных стандартов затмевает последние события в Египте и Вашингтоне. Когда армия посылает на улицы танки, свергает избранного президента, отменяет действие конституции, закрывает общенациональные телеканалы и арестовывает руководство правящей партии, то обычно это называется «переворот». Но когда такое произошло в Египте, администрация Обамы приложила максимум усилий, чтобы не называть эти события правильным названием. А пресс-секретарь Белого дома Джей Карни (Jay Carney) сказал, что события 3 июля и после него «анализируются» — по той очевидной причине, что по закону они должны означать прекращение американской военной и экономической помощи Египту на полтора миллиарда долларов.

Лицемерие может быть важным инструментом внешней политики, однако лучше всего оно работает тогда, когда есть политика, способная его оправдать. А иначе все это может показаться бессистемным цинизмом. В данный момент у США нет политики в отношении Египта. За два с половиной года, прошедшие после свержения режима Мубарака, администрация действовала по шаблону: выражала обеспокоенность по поводу бурных событий, затем принимала их исход как свершившийся факт и старалась извлечь максимум из сложившегося положения вещей,  при этом даже не пытаясь воспользоваться тем все еще заметным влиянием, которое она может оказывать на главных участников политической драмы в Египте.

Критики президента очень сильно переоценивают такое влияние. Катар гарантировал исламистскому правительству Мохаммеда Мурси помощь в размере восьми миллиардов долларов, а Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты и Кувейт незамедлительно пообещали переходному правительству 12 миллиардов долларов. Американские деньги сегодня уже не так сильны, как прежде. А что касается американского престижа  в Египте, то он при Обаме упал еще ниже той унылой планки, на которой находился при Буше. Толпы противников Мурси убеждены, что Соединенные Штаты и их посол Энн Паттерсон (Anne Patterson) тайно замыслили удержать «Братьев-мусульман» у власти. А исламисты точно так же убеждены, что американцы замыслили свергнуть Мурси и вышвырнуть его из власти. Появление политических свобод не помогло политике Америки в стране, которой президент Обама четыре года тому назад пообещал новую эру понимания.

Обвинять Белый дом в пассивности и путанице легко, но никто пока не представил внушающую доверие политику, которую можно проводить в условиях ежедневных сдвигов и возмущений на Ближнем Востоке, когда меняются альянсы и усиливаются расколы. Некоторые американские неоконсерваторы, а также демократы и республиканцы из конгресса призывают президента осудить переворот, прекратить предоставление помощи и потребовать восстановления избранного правительства. Такая позиция обладает преимуществом, поскольку  она соответствует заявленным американским принципам, а также американским законам. (Она также сводит вместе казалось бы несовместимые силы Ближнего Востока – произраильских ястребов и «Братьев-мусульман».) Но лишившись американского оружия, египетские военные не смогут контролировать джихадистов в неуправляемой пустыне Синая, а дипломатический упрек оттолкнет от США египтян со светскими взглядами. В итоге США продемонстрируют меньше лицемерия, но больше собственной ненужности.

Есть и «позиция реализма» — мнение о том, что Вашингтон должен использовать  любые имеющиеся средства для отстаивания своих жизненно важных интересов. Но ее вряд ли можно назвать более полезной и приемлемой. Если эти интересы включают мирный договор между Египтом и Израилем, борьбу против джихадизма и старую затасканную «стабильность», то совершенно непонятно, как переворот  способствует их продвижению. Мурси по сути дела сохранил египетскую внешнюю политику без изменений, а «Братья-мусульмане» сосредоточились на выгодах от внутренних преобразований. Насильственное отстранение «Братьев» от египетской политики легко может привести к появлению новой поросли экстремистов, которые считают демократию неприемлемой для ислама западной ловушкой. (Некоторые аналитики полагают, что в результате событий последних двух недель реальным победителем стала партия салафитов «Аль-Нур».) В 1992 году алжирская армия отменила выборы, которые наверняка привели бы к власти исламистов, и страну охватила длившаяся десять лет гражданская война. Египет вряд ли дойдет до такого насилия, но переворот явно станет настоящим подарком для сторонников «Аль-Каиды», а также приведет к появлению новых сторонников у этой организации.

Коренная политическая проблема Египта это закономерный результат многолетней диктатуры: культура подозрительности и конфронтации, менталитет победителя, который забирает все. Исламисты и египтяне светских взглядов считают друг друга препятствием на пути к власти, а не полноправными участниками сложной игры, которая требует консенсуса и объединения. Такую версию взаимного отрицания можно наблюдать по всему региону, начиная с либерального мини-восстания на стамбульской площади Таксим и кончая жесткостями межконфессиональной гражданской войны в Сирии. Этот раскол углубляют Саудовская Аравия и Катар, соперничающие за денежное влияние. В Сирии эти две страны усиливают ультраконсервативных суннитских повстанцев; в Египте Катар поддерживает «Братьев», а Саудовская Аравия – светские силы (еще один извращенный альянс). Но ни та, ни другая страна не заинтересована в таком исходе, где в выигрыше окажутся все силы, и все будут включены в политический процесс. Обе видят в этом антагонистическую игру: сунниты против шиитов, арабы против персов. В конечном итоге они хотят сохранения и укрепления собственных абсолютно недемократических режимов. Америке в этой драке не место, так как у нее нет здесь никаких интересов.

Породившие арабскую весну уличные протесты стали для каждой из сторон деструктивным средством утверждения собственного первенства на национальной сцене. Из свержения плохого правительства Мурси не выйдет ничего хорошего, если на следующем египетском переходном этапе не найдется места для всех легитимных политических сил страны. У Америки может и нет уже больше надежных рычагов для обеспечения благоприятного для своих интересов и ценностей результата, но оставшееся у нее влияние она должна использовать  для того, чтобы помочь египетским партиям и группировкам выйти из порочного круга антагонистического противостояния.