Меня зовут Саня - Волчий Ветер. Я служу в одной из
групп спецназа в Краснодаре на должности командира взвода.
По долгу службы приходилось принимать участие в боевых
действиях. Наша группа - это пожалуй самое "индейское"
подразделение в России, если можно так сказать. У нас
существует два военных общества: первое - общество волка,
второе - собаки. В каждом обществе - по каменной трубке.
Эти трубки бойцы сделали сами - от начала и до конца. Меня
называют Шаман - эта кличка известна всем спецотрядам
России. Это - краткое вступление. Все остальное - это то,
каким путем мы к этому пришли.
Пришел я в группу в январе 1995 года и меня сразу
кинули в Грозный. Все, что у меня было с собой - это
волчий череп и томагавк-трубка. Оставить их было негде, и
волей-неволей мне пришлось все это взять с собой. По
приезду в Грозный мне дали людей и сказали: "Дерзай!"
Восприняли меня как и всех новых людей. В первом бою они
почти все таращили на меня глаза и ждали действий.
Дождавшись их, стали смотреть немного по-другому, но все
равно с опаской. Надо сказать что трусом я никогда не был.
Бойцы поздравляли меня с первым крещением, хотя это было
далеко не так, просто я посчитал ненужным ставить их об
этом в известность. Моя группа специализировалась на
разведывательно-диверсионной деятельности. Все, кто был у
меня, были либо не русские, либо похожие на не русских, а
к последним отношусь и я. Мы отпускали бороды, брились
наголо, надевали косынки с арабской вязью и в таком виде
шатались по городу и предгорьям. Через месяц боев бойцы
прикипели ко мне, как к отцу родному. В тонкости своей
жизни я их не посвящал, но они видели мои амулеты, сверток
из красной ткани и мое отношение к этим вещам. И пришло
время, когда они мне задали вопрос. Я очень хорошо помню
этот вечер: костер, БТР и почти церковная обстановка. Всю
ночь я рассказывал о пути воина, о воинах-Собаках, о
магических значениях многих предметов, о духах. Слушали
меня открыв рот. Утром ввязались в бой и одного бойца
ранили, он меня попросил прочитать молитву. Я что-то
ляпнул в стихотворной форме, что мне тогда пришло на ум.
Он не рассчитывал больше жить, я его мнение поддерживал,
однако он остался среди живых. Так все и началось.
Когда были постоянные бои, не было даже времени думать
о смерти, но постепенно обстановка нормализовалась и нас
все чаще стали кидать в горы и леса, которые находились
под контролем противника. И однажды, перед очень опасной
вылазкой, я решил раскурить трубку. Все, кто тогда были со
мной, приняли в этом участие. Обстановка располагала:
ночь, частая гостья смерть и т.п. штучки. Надо сказать,
что на боевых 100 % личного состава - суеверные. Во время
вылазки никого не задело даже камешком. Случайность это
или нет, не столь важно. Важно было то, что люди всем
сердцем восприняли мое колдовство.
В мае, когда стало совсем тихо, нас начали выводить.
Выводили через Моздок, и у меня случилась большая
неприятность с осетинскими властями. В своем коллективе мы
раскурили трубку и у одного бойца было видение: толстый
парень у костра с порезанными руками, которого он никогда
раньше не видел. Позже, на Пау-Вау, я узнал, что мои
друзья молились за меня в тот самый момент, а видение было
правдой.
После Грозного отдохнуть нам дали недолго и в августе
кинули под Бамут в лесистую зону. Там было по-всякому: то
бои месяцами, то затишье, то коров ели, то голодали
неделями. Свободного времени тоже иногда выпадало много.
Там мы соорудили алтарь, где молились, каждый как мог.
Тогда мы все понимали, что наша иллюзорная
комфортабельность может быть недолгой, а жизнь может
закончиться в любой момент. И примеров тому много, как
минимум два в день, даже когда было затишье. Когда у нас
было мясо, сердце обязательно клали на алтарь и посыпали
табаком. Проводил я там инипи, бывало по два раза в
неделю. Раны после инипи затягивались быстро, простуду
вышибало на раз. Свою трубку я никогда не оставлял, она
была со мной во всех операциях и боях, где был я.
Боев было много и мы много писали наградных, но награды
приходили не бойцам, а полковникам в дивизию, чьи зады
сложно оторвать от кресел даже в лютую зиму за дровами. И
тогда мы с замполитом учредили свою медаль - собачий зуб,
который подвязывали к трубке во время инипи. Это все, что
было тогда в наших силах. Лишь изредка выспавшиеся и
сытые, мы все были здорово обижены на нашу Родину. А эта
новая награда - внимание, пусть маленькое, но все же
проявленное к бойцу - заставляла его почувствовать теплоту
не только наших сердец, но и тех, кто разбросан по всему
бывшему СССР; и пусть мы все не знакомы, но в глубине
своего сердца мы немножко родные.
Потом, совсем одурев от вкуса крови и запаха трупов, мы
приказали всем забыть своих родителей, имена, звания и
обращаться друг к другу только по кличке. Выходя в
разведку или работая в режиме преследования, мы
раскрашивали лица в стиле американских индейцев, причем
потом обнаружили в этом рациональное зерно. Противник,
увидев раскрашенную рожу в зеленой косынке и перьями на
макушке, пугался или, по крайней мере, терялся. В таком
виде в нас тяжело было узнать русских спецназовцев. Мы
часто работали ночью и раскраской лица сливались воедино с
общим фоном: вечно белеющая переносица уже не привлекала
зрение. И наконец, мы все верили, что раскраска лица - это
еще что-то таинственно-магическое, позволяющее выиграть
немного времени, чтобы остаться в списке живых.
Тогда, в Бамуте, я познакомился с чеченской группой
"Одинокий Волк", мне даже посчастливилось одного взять на
нож. У него была интересная эмблема и я решил отвезти ее
своему другу, что и сделал впоследствии. Припоминаю еще
один интересный случай. Это произошло в августе 1996 г.,
когда меня и мою группу взяли в кольцо. В окружении мы
были три дня, все это время нам зачитывали ультиматум по
мегафону, пытались травить газом и жечь бензином, били
снайпера, как обычно обещали медицинскую помощь и еду,
если бойцы сложат оружие и арестуют командира, то есть
меня. Но мы знали цену плена и поверьте мне на слово, что
лучше стать грешником и застрелиться, чем остаться при
теле и в плену. Ночью третьего дня мы угнали БТР у чеченов
и помчались к своим по глубоким тылам противника, оставляя
за собой широкую дорогу алого цвета. Можете себе
представить, что мы творили, когда нас приветствовали
словами: "Аллаху Акбар"?! Летели как на крыльях, телами
закрывая броню, а на автоматах и косынках развевались
перья. После этого пошло выражение: "непримиримые индейцы"
- это говорили о нас.
Был еще один интересный случай в Грозном. Во время
боевой операции и ко мне подошел боец, попросил у меня
косынку с перьями, сказав, что она счастливая. А я ему
говорю: "Ну ты, умник, а как же я?" Он отвечает: "Ты и так
весь в амулетах, тебя даже гаубица не пробьет". Все это,
конечно, в шутку. Косынку я ему дал. В том бою ранили
моего санитара и одного парнишку убили. Через сутки мы
вернулись, сдали труп, отвезли раненого и разошлись по
палаткам. Подходит ко мне этот боец и показывает магазин
от АКС-74: в нем со стороны подавателя застряла пуля 5,45
калибра в четвертом патроне. Он и говорит: "Этот магазин
лежал в кармане загруз-жилета на левой стороне груди". Он
вполне серьезно считал, что жизнь ему спас не магазин, а
моя косынка.
Потом сами чечены боялись "индейцев" больше, чем
Басаева. Когда мы заходили в аул, все в перьях и красках,
как демоны злые, нас умоляли на коленях не убивать.
Сейчас я рассматриваю эту войну и многое переоцениваю.
Возможно что-то было правильным, что-то нет, но главное не
в правоте, а в том духе, который в нас остался и поныне.
Бойцы до сих пор носят клички, как награду. Это признак
матерости и эту награду не имеет ни один дивизионный
полковник. Ее носят бойцы нашей группы и только те, кто
реально участвовал в боевых действиях и вылазках.
Александр Тарабановский
(г. Краснодар, 15 февраля 1998 г.)
