Для меня все началось в 1984 году, когда по стечению
определенных обстоятельств передо мной встал выбор: или
присоединиться к Орлиному Перу и общине "Голубая Скала",
или ехать в Псковскую обл. к Красному Волку, который
закладывал основы реального индейского клуба в г.Великие
Луки. Так я оказался на Псковской земле. Были
единомышленники: Большой Бобр, Мустанг, Трава, Маленький
Волк:. Было огромное желание, но не было благословения
Вакан, поэтому идея с клубом не осуществилась.
Вырвавшись из Арзамасской зоны на просторы Большой
Земли, я уже не мог успокоиться и вскоре переселился в
сельскую глубинку, в с.Забелье, поближе к Мустангу,
который тогда работал в лесничестве с.Алушково. Одинокая
жизнь двух сельских друзей-индеанистов закончилась
неожиданным событием - мы почти одновременно женились. И
оба привезли своих жен-украинок в псковские села. Алушково
стало местом встреч трех семей: Красного Волка, Мустанга и
Руки. Сюда приезжали и другие индеанисты: Большой Бобр,
Тетива, Мато Хи, Большое Сердце, Рибанна, Желтая Собака.
Со временем, сама собой родилась идея не просто
встречаться, а жить в одном месте общим коллективом из
нескольких семей, но не общиной. Просто вместе жить,
работать в лесничестве, растить детей и помогать друг
другу по хозяйству, без которого деревенская жизнь не
имеет смысла. В дальнейшие планы входило полное
самообеспечение путем совместного ведения фермерского
хозяйства, включающего лошадей, коров, свиней, земли и
т.д. В таких непростых условиях особое внимание должно
было уделяться духовной жизни в индейских традициях. Эта
идея осуществлялась, но медленно и, в конце концов, по
ряду причин так и не воплотилась. А с отъездом по семейным
обстоятельствам Мустанга с женой на Украину и вовсе
умерла.
Но сама идея не давала мне покоя; угомонился я только
тогда, когда приобрел полуразрушенный дом и вместе с женой
Огневой Пчелкой переехал в староверскую деревню Петраши.
Так сбылась моя мечта: жить дружной, самостоятельной
"индейской" семьей в доброй связи с Матерью-Землей, на
лоне живописной Природы, которая окружала наш дом и
деревню. Мы не боялись трудностей. Отстроили дом. Родилась
дочь. Росло домашнее хозяйство, состоящее из кур,
кроликов, коз и овец. Взяли 50 соток земли под огород и
1,5 га под сенокос. Научились и землю обрабатывать, и
доить, и косить, и дрова рубить: Я работал в совхозной
строительной бригаде, а Пчелка следила за дочерью и
хозяйством. Мы стремились к полной независимости, чтобы
полагаться только на свои силы. Мы не преследовали высоких
идей, жили скромно, в трудах и заботах, прося в молитвах
помощи у Вакан. В дальнейшем предполагали обзавестись
коровой (даже успели купить телочку) и лошадью, и
переключиться на выращивание индейских культур: табака,
тыквы, бобов, кукурузы, картофеля, перца и томатов, чем и
начали заниматься.
Но перестроечная "дубина", размолотившая "Голубую
скалу", поколотила и нашу отдельно взятую индеанистскую
семью. Резкое обнищание сельского народа, безработица и
безденежье обострило внутреннюю семейную обстановку.
Подрастала дочка: Я фанатично продолжал защищаться от
ударов безразличной "дубины", не веря в крах своей мечты,
которая распускалась, как мне виделось, словно цветок под
теплыми лучами Солнца.
Наша семейная история в чем-то была удивительно похожа
на поучительный рассказ Д.Шеффера "Каньон" (Сборник
рассказов "Каньон", М: Молодая гвардия, 1983. С.13-106. -
Прим. ред.) По сути дела, мы были самыми молодыми,
одинокими и чужими в Петрашах. И даже наш дом особняком
стоял на окраине деревни, внушая местным старикам что-то
мистическое, хотя в округе нас все знали и уважали за
трудолюбие и трезвый образ жизни. Но нас никто не понимал,
принимая за сектантов, а мы чувствовали себя красными
среди белых. Помните в рассказе Медвежонка и Пятнистую
Черепаху? Они жили уединенно и счастливо в своем
неприступном каньоне. У них был кров, вдоволь еды и
одежды. Но смерть их малыша отрезвила Медвежонка, и он
осознал величайшее значение племенного Круга, где дети
играют с детьми, где старики открывают молодым Знания, где
бабушки наставляют и учат девочек и т.д., и т.д. И они
возвратились к своему народу. Но даже несколько опасных
случаев с нашей дочерью, когда она чуть было не утонула в
озере, не могли отрезвить меня, зато вовремя отрезвили
Пчелку:
Конец Петрашовскому эксперименту наступил в 1993 году.
Он был не столько ужасным, сколько закономерным и
поучительным. Пчелка, как решительная женщина, взяла и
вырвала цветок, обреченный на медленное усыхание. С точки
зрения матери, она поступила совершенно правильно. Сейчас
она с дочерью живет в городе, в родительском доме. Мне
ничего не оставалось, как частью продать, частью раздать
хозяйство, закрыть дом и вернуться в свой родной город
Саров. Мы снова стали городскими индеанистами:
Пчелка однажды заметила: "Происходящее сегодня человек
может только понять, но осознание событий придет к нему
только через какое-то время". Да, мы были самостоятельной
сельской индеанистской семьей, и жили мы не где-то за
Алтайскими горами, а между Москвой и Питером. И что мы
видели? Акции в поддержку Л.Пелтиера, визиты индейцев,
выставки, Священный Бег и другие события - все это
пролетело мимо нас. Потому, что тот же выезд на Пау-Вау
становился проблемой "жизни и смерти". Если ехать, значит
бросить всю живность на голодное существование, нарушить
ритм удоев, пропустить самый пик сенокоса, когда в начале
июля стоит самая питательная и цветущая трава и т.д. Или
не ехать, повинуясь деревенскому закону, гласившему, что
"весной и летом в поту паши, а зимой на печи сытым лежи".
И мы вырывались, неся убытки. Чего только стоили нам
выезды с грудным ребенком на Пау-Вау 1990 и 1991 гг. Но и
было то, ради чего!
Городскому индеанисту никогда не понять сельского или
лесного индеаниста, который ежедневно борется, чаще в
прямом смысле слова, за свое духовное и физическое
выживание, ибо Равновесие и Гармония просто так, сами по
себе, не устанавливаются.
Заканчивая сой рассказ, я хочу выразить огромную
благодарность Огневой Пчелке, которая, будучи
восемнадцатилетней девчонкой,не испугалась уйти из
современной городской квартиры в деревянный сруб "со всеми
удобствами", которая разделила со мной все трудности и
радости того удивительного периода "больших переселений
индеанистов". Проходят годы, но я по-прежнему вспоминаю с
грустью наш "Петрашевский Каньон" и благодарю Вакан за
пережитый жизненный урок. "Один человек не может изменить
племя, но он может жить со своим племенем, не позволяя
чересчур изменять себя:" (Из рассказа "Каньон").
Скорее всего, прав Орлиное Перо, утверждая о том, что
"для людей, решивших связать свою жизнь с индейской
практикой, это (общинный индеанизм - А.О.) единственный
способ вырваться из рамок обычного хоббизма: Ведь только
сообща можно осуществить какие-либо действительно
серьезные, грандиозные и трудоемкие проекты".
Мне думается, что большинство индеанистов не хотят и не
готовы переродиться для общинно-племенного образа жизни.
Поэтому время настоящего общинного индеанизма еще просто
не наступило. Индеанизм - это не голый ствол, а Дерево с
густой зеленой кроной, где каждая веточка означает
ученого, писателя, хоббиста, городского или сельского
индеаниста, одиночку-охотника, бродягу-путешественника,
общинника, учителя, знахаря и т.д. Лишь бы они были живыми
и приносили плоды, питаясь благодатной силой Солнца-Вакан
во имя общего благосостояния Красного Дерева. А прекрасная
Мечта Орлиного Пера и его единомышленников о Великом
Красном Братстве еще ждет своего часа.
А. Осипов (Левая Рука),
(г.Саров, Нижегородская обл.)
