Андраник Мигранян опубликовал на этом сайте серьезную критику нашей с Дмитрием Трениным статьи в International Herald Tribune, в которой мы выступали за стратегический диалог на высоком уровне между Америкой и Россией. Я согласен со многими замечаниями нашего оппонента о нынешнем состоянии американо-российских отношений. Однако его тенденция концентрироваться сугубо на этих отношениях, как они есть, только подчеркивает необходимость диалога.
Три аргумента Миграняна против стратегического диалога между Америкой и Россией выглядят неубедительно.
Во-первых, успешный диалог не обязательно должен фокусироваться на «некоей третьей стране, служащей источником проблем», как утверждает Мигранян. Да, именно это привело к поразительному успеху стратегического диалога администрации Никсона с Китаем. Однако американо-индийский стратегический диалог, начавшийся более десятилетия назад, не фокусируется ни на одной из третьих стран и, тем не менее, до сих пор играет определяющую роль в Южной Азии и в Индийском океане и укрепляет сотрудничество в ядерной отрасли, в области противодействия терроризму и в вопросах экологии. Долгая история американо-израильского стратегического диалога и сотрудничества не препятствует попыткам американцев поддерживать конструктивные отношения с ключевыми арабскими странами, противостоящими Израилю.
Во-вторых, история американо-израильского стратегического сотрудничества опровергает второй аргумент Миграняна, согласно которому стратегические интересы двух стран могут сходиться только в том случае, если эти страны примерно равны по силам и ресурсам. Любой, кто следил за американо-израильскими отношениями в последние годы, вряд ли будет утверждать вслед за Миграняном, что «менее сильное государство будет испытывать ослабление своего суверенитета из-за своего, менее весомого экономического и военно-политического потенциала… [а] это сводит на нет стратегический характер таких отношений». Напротив, одна из ключевых тем нынешних споров вокруг назначения Чака Хэйгела (Chuck Hagel) министром обороны – это то, в какой степени Соединенные Штаты должны сообразовываться со стратегическими выборами Израиля.
В-третьих, стратегическое сотрудничество между двумя крупными державами, конечно, требует значительного взаимного доверия, однако, что бы ни говорил Мигранян, чтобы начать стратегический диалог доверия нужно намного меньше. Представьте себе исходный уровень доверия между Никсоном и Мао. Собственно говоря, одна из ключевых задач диалога – создать доверие для будущего, более тесного стратегического сотрудничества.
Следует также отметить, что Мигранян неправильно понимает цели стратегического диалога. Он нужен не для того, чтобы убрать все значимые источники трений между двумя крупными державами. Это было бы неосуществимой задачей. Отношения между двумя такими государствами всегда будут смесью сотрудничества и соперничества. Диалог направлен на то, чтобы расширить для каждой из стран стратегические возможности преследовать собственные интересы. Одновременно он смягчает последствия неминуемо сохраняющихся разногласий. Таким образом, он постепенно меняет восприятие актуальных проблем, способствуя укреплению сотрудничества.
В широком смысле стратегический диалог должен затрагивать три темы: (1) представления каждой из стран о том, чего она хочет добиться в долгосрочной перспективе; (2) факторы, которые будут формировать глобальную мировую обстановку в долгосрочной перспективе, и то, как они будут ограничивать или увеличивать возможности каждой из стран и облегчать или усложнять достижение ее целей; (3) возможность стратегического сотрудничества с учетом (1) и (2). Другими словами, он выявляет, в достаточной ли мере совпадают цели и представления о проблемах, чтобы оправдать широкое сотрудничество.
Если говорить об американо-российских отношениях, то именно тот самый вопрос, который, по мнению Миграняна, делает стратегический диалог невозможным, на деле должен был бы стать в этом диалоге одним из ключевых. Речь идет о необходимости надежного баланса сил в разных частях мира. И Соединенные Штаты, и Россия стратегически заинтересованы в подобном балансе по всей периферии России—в Европе, в Юго-Западной, Центральной/Южной и Северо-Восточной Азии и в Арктике.
Например, Мигранян утверждает, что интересы России и Китая совпадают «в вопросе сдерживания бесцеремонной и односторонней внешней политики Вашингтона, который пытается господствовать во всем мире». Даже если не затрагивать вопрос о том, насколько соответствует действительности такая характеристика внешней политики США, следует отметить, что Мигранян фокусируется исключительно на текущем положении дел. Однако будут ли интересы двух держав так совпадать в долгосрочной перспективе? Может ли Россия чувствовать себя комфортно со стратегической точки зрения, имея дело со страной, с которой она делит долгую и исторически спорную (хотя сейчас и полностью демаркированную) границу? Со страной, экономика которой вчетверо, а население вдевятеро больше, чем у нее – причем этот разрыв, скорее всего, будет только расти? Со страной, которая в итоге может заменить Россию как ключевой торговый партнер стран Средней Азии и попытаться захватить ресурсы Сибири и российского Дальнего Востока для своих рынков? Я не знаю, как бы ответили на эти вопросы российские лидеры, и не знаю, как они бы оценили стратегические последствия своих ответов для национальных интересов России. Но я уверен, что американское руководство хотело бы знать эти ответы – так же, как и российские лидеры, вероятно, хотели бы знать, что в Китае думают о США.
Вполне возможно, что у России и Китая найдутся основания для стратегического сотрудничества, и это не обязательно будет сдерживание Китая, как могли бы подумать многие. В конце концов, обе страны заинтересованы в конструктивном взаимодействии с Китаем, и ни одна из них, скорее всего, не захочет жертвовать отношениями с ним ради американо-российского сотрудничества. Однако обе они могут захотеть установить баланс, в должной мере отвечающий интересам Китая, России, Соединенных Штатов и остальных заинтересованных держав, чтобы заложить прочную основу для безопасности и экономического прогресса в Центральной и Северо-Восточной Азии.
Если задаться аналогичными перспективными вопросами, можно предположить, что существуют основания для американо-российского стратегического сотрудничества и в других регионах на границах России, а также по другим проблемам. Разумеется, как отметили в своей статье мы с Трениным, стратегический диалог не обязательно ведет к стратегическому сотрудничеству. Он может выявить непреодолимые разногласия. Может оказаться, что дух соперничества преобладает в американо-российских отношениях по весомым стратегическим причинам. Однако разве не стоит все же для начала вступить в диалог и изучить возможности стратегического сотрудничества вместо того, чтобы с ходу отрицать его возможность? Результаты могут оказаться неожиданными.
Томас Грэм в 2004-2007 годах занимал пост старшего директора по вопросам России в аппарате Совета национальной безопасности.
Оригинал публикации: Don’t Rule Out Russia