Продолжающаяся война на Украине недавно прошла веху первой годовщины весьма сомнительного референдума, в результате которого Крым откололся от Украины и был присоединен к России. В ходе последовавшего затем конфликта более 6 тысяч человек погибли, большие участки территории на востоке Украины были разрушены, а российская поддержка сепаратистам, которые оказались в опасности после смены власти в Киеве, стала фактически явной. Реакция Вашингтона оказалась возмущенной, и политики вместе с комментаторами стали требовать от президента Обамы либо пойти на эскалацию напряженности с Россией, увеличив объемы военной помощи Украине, либо прийти к некоей договоренности великих держав, по сути дела, отказавшись от этой маловажной страны ради прекращения конфликта с гораздо более решительным противником. Интервью с экспертами, которые я недавно провел вместе со своим коллегой Андреем Криковичем в Москве на тему российских стратегических интересов и вопросов, истекающих из договорной теории конфликта, показали, что сегодняшняя политика — ничего не делать, наблюдая за ростом сопутствующего ущерба — лучше всего соответствует американским внешнеполитическим интересам, поскольку Америка отказывает России в драке, в которую та хочет ввязаться в удобный для себя момент и по удобному для себя поводу.
Готовясь к написанию одной недавно опубликованной работы, мы с Криковичем опросили в Москве целый ряд экспертов по внешней политике, чтобы понять размах российских стратегических интересов. Интервьюируемые четко указали на то, что война на Украине является симптомом разочарования в международном порядке, установившемся после холодной войны. Как сказал заместитель секретаря российского Совета безопасности Евгений Лукьянов, «нам нужно сесть [с Соединенными Штатами] и пересмотреть весь этот порядок, сложившийся после холодной войны». Далее эксперты заявили, что потенциальная потеря Украины напрямую угрожает способности России вести курс на евразийскую интеграцию, который крайне важен для российской стратегической концепции развития евразийского блока (путем укрепления Евразийского экономического союза и Организации Договора о коллективной безопасности) в противодействии последствиям от американской однополярности и в соперничестве в том многополярном мире, появления которого ждет Москва.
Как заявили наши собеседники, Россия стремится к «большой сделке», в которой будет четко определена роль США в международном порядке, а также наложены определенные ограничения на действия Америки, чтобы она стала более предсказуемой в своем поведении и не превышала пределы своих полномочий. У этой сделки есть три основополагающих установки, которые гарантируют России безопасность. Это договор о коллективной безопасности, объединяющий Россию, США и ведущие государства Европы; это наднациональный орган по принятию решений (Совета Европы, НАТО, Евросоюза и ОДКБ), создать который предлагал Дмитрий Медведев, чтобы положить конец натовскому господству в Европе; и это «доктрина Монро» для постсоветского пространства, узаконивающая сферу влияния в регионе. Эти идеи соответствуют предложению Путина о «коллективном руководстве», с которым он выступил на последней встрече Валдайского клуба: новый мировой порядок, основанный на конкурирующих иерархиях государств, на взаимном невмешательстве в сферы интересов, а также на взаимодействии в решении транснациональных проблем, представляющих взаимный интерес, таких как исламский терроризм. Со временем все эти организационные меры должны привести к «интеграции интеграций», чтобы укрупненный Евразийский экономический союз мог взаимодействовать с Евросоюзом и с другими западными институтами как полноправный партнер, имеющий такой же статус, как и эти влиятельные институты.
Эти идеи указывают на то, почему Россия намерена бороться за разрешение украинского вопроса сейчас, а не позднее. Согласно российской блоково-ориентированной точке зрения на будущее международных отношений, если не «заполучить» Украину, ЕАЭС уже очень скоро достигнет своей наивысшей точки (в мае 2015 года туда вступит Киргизия, а остальные страны региона вроде бы опасаются присоединяться, проявляя робость). Сталкиваясь с перспективой негативных сдвигов в своем переговорном влиянии, Россия вынуждена действовать без промедлений, а иначе она ослабнет и в будущем уже не сможет вести активную борьбу за пересмотр международного порядка.
Этим очень хорошо объясняются действия России, но как мы можем объяснить нежелание Обамы выделять более значительные ресурсы для продолжения конфликта или сорваться с крючка и уйти? Почему Обама довольствуется политикой напряженного бездействия? Не исключено, что Обама тоже увидел, как блоково-ориентированная стратегия России привела ее к той же наивысшей точке, после которой по меркам самой же России у нее начнется спад. Таким образом, компромисс с Россией в рамках такой сделки не только расстроит европейских союзников и украинцев, но и станет спасательным кругом для противника, поскольку остановит его упадок. Более того, бросать вызов России из-за Украины значит вести курс на эскалацию конфликта, для разрешения которого или победы в котором с приемлемыми издержками у США меньше возможностей и решимости.
Обама оказался в ином положении, что касается выработки стратегии в отношении усиливающегося соперника Китая. С ним нужно искать компромисс или вступать в борьбу, потому что Пекин не удовлетворяет распределение благ в мире. А Россия напротив, является соперником в состоянии упадка (по ее собственными меркам), и поэтому США выгодно проводить третий политический курс, сохраняя статус-кво и выжидая, чтобы позднее вести переговоры с позиции большей силы. Если Обама считает, что у России есть внутренние структурные противоречия (сырьевая экономика), а внешне она находится на пике, значит, он оказался примерно в том же положении, что и Дуайт Эйзенхауэр (Dwight Eisenhower) 60 лет тому назад. Тот был уверен в победе в долгой войне и гонке вооружений против противника, у которого были внутренние структурные противоречия (командная экономика), но не решался вступать в краткосрочные конфликты вблизи российской территории. Эйзенхауэр не стал вмешиваться в венгерские события в 1956 году, а Обама не вмешивается решительно в события на Украине и не вступает с Россией в борьбу в удобное для нее время и в выгодном для нее месте.
Политика напряженного бездействия помогает Украине предотвратить крах, но она недостаточно решительна, чтобы бросить вызов России. Поэтому здесь возникает опасность того, что события могут пойти вопреки желаниям США, из-за чего Обама может подвергнуться серьезной критике как внутри страны, так и на международной арене. Но в отдаленной перспективе Соединенные Штаты могут оказаться в гораздо более сильном положении по отношению к России — пусть даже это чревато гибелью людей на Украине и огромными разрушениями, а также резким ухудшением двусторонних отношений.
Юваль Вебер — доцент факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, Москва.
Оригинал публикации: Why the U.S. does nothing in Ukraine