Почему так много пессимизма, Америка?

Эта неделя началась с сообщения об апокалипсисе, которое не имело ничего общего с тем фактом, что Чемпионат мира по футболу завершился. Утром в понедельник вашингтонские инсайдеры, проснувшись рано утром, познакомились с бюллетенем Playbook, который сослался на другой бюллетень — он предназначен для клиентов инвестиционной фирмы Southwest Securities — под названием «Уикенд хаоса» (A Weekend of Chaos). «Слишком много происходит всяких событий, все слишком широко распространено и слишком серьезно для того, чтобы рынки могли это игнорировать в течение долгого времени, — отмечается в нем. — На пороге нашего дома постоянно присутствует угроза терроризма». В статье, опубликованной на первой полосе газеты Wall Street Journal, звучит тот же сигнал тревоги: «Обама вынужден иметь дело с дугой нестабильности, аналога которой не было с 1970-х годов».

Удивительная вещь относительно этой статьи состоит не в том, что для ее написания потребовались усилия двух журналистов. Удивительным было то, что в качестве доказательства апокалипсиса, происходящего один раз в жизни одного поколения, приводится мнение главного алармиста страны Джона Маккейна (John McCain): «Сенатор Джон Маккейн (республиканец, от штата Аризона) в интервью телеканалу CNN в воскресенье заявил о том, что мир «находится в состоянии такого разброда, которого я не видел за всю свою жизнь»».

Весьма шокирующее заявление для человека, родившегося в 1936 году, человека, в течение жизни которого прошла Вторая мировая война и который — не будем этого забывать — был военнопленным во Вьетнаме. Что касается заголовка, то давайте вспомним все те нестабильные вещи, которые произошли с начала 1970-х годов: ирано-иракская война, продолжительная война Израиля за свои границы, гражданская война в Ливане, развал Советского союза (с его огромным ядерным арсеналом), сопровождавшийся кровопролитием распад государства под названием Югославия, окончание апартеида, геноцид в Руанде, взлет Китая, падение Японии, серьезные проблемы в Йемене и Пакистане, события 11 сентября 2001 года, американская агрессия в Ираке и Афганистане, российская агрессия в Грузии, нарковойны в Мексике и Колумбии, Арабская весна — список можно продолжить.

Пройдя через все это, Америка осталась неповрежденной и по большей части здоровой. А что касается предполагавшихся глобальных последствий всех этих событий — демократическая Россия и Ирак, грязные атомные бомбы, падающие на наши торговые центры, — то многие из них так и не произошли. Более того, мы уже забыли о том, что когда-то полагали, что они возможны. И, тем не менее, на фоне меняющихся поколений мы продолжаем смотреть на небо, будучи уверенными в том, что оно падает, и, кроме того, мы, безусловно, знаем, как именно оно упадет.

Постоянное ожидание апокалипсиса является чем-то вроде характерной американской черты. Соединенные Штаты были образованы как ответ на коррупцию и хаос в Европе. Пуритане верили в то, что их «город на холме» будет новым Иерусалимом. Идея относительно того, что небольшая группа людей обладает уникальным доступом к ужасной истине, отмечает Энтони Графтон (Anthony Grafton), профессор истории Принстонского университета, восходит непосредственно к книге «Откровение Иоанна Богослова». Подобные мучительные ожидания наступления тысячелетнего царства относятся к периоду Первого великого пробуждения, когда люди верили в то, что Христос вернется на Землю, и первой остановкой на его пути будет Америка.

В 19-м веке, когда Америка была занята индустриализацией, на Европу одна за другой обрушились революционные волны. «Создавалось впечатление, что буйствующие толпы пытаются захватить Европу», — отмечает Питер Шулман (Peter Shulman), преподаватель американской истории в Западном резервном университете Кейза (Case Western University). Америка с тревогой наблюдала за Европой; апокалипсис происходил непосредственно по другую сторону океана. «По крайней мере, в 19-ом веке американцы часто рассматривали события за границей как оправдание своего собственно проекта или как угрозу для него», — говорит Шулман. Ближе к дому апокалиптический язык «использовался для подготовки к грядущей Гражданской войне, — подчеркивает Графтон. — В этом случае это было вполне оправданным».

Однако чаще всего наше использование языка Апокалипсиса является просто проявлением большого самомнения: каждое поколение считает, что оно является свидетелем уникальной — и уникальным образом углубляющейся — степени хаоса. «Каждое поколение из числа знакомых мне было почти убеждено в том, что тем или иным образом все движется к катастрофе, — говорит Тиа Колбаба (Tia Kolbaba), специалист по истории Византии, преподающая историю религии в Ратгерском университете (Rutgers). — Я подозреваю, что существуют такие периоды в истории, когда люди думают, что все развивается по восходящей, но в таком случае всегда возникают разговоры о том, что это конец культуры и что это конец всего, что можно назвать хорошим с момента». «Ну, скажем, — она делает паузу. — Катона Старшего, который считал, что греческие влияния в Риме означают конец Рима». Катон Старший умер в 149 году до нашей эры; упадок Рима, по общему признанию, произошел на 450 лет позднее. «Эта другая сторона относительно упадка, — говорит она. — Если вы возьмете достаточно продолжительный период времени, то люди, предсказывающие его, всегда будут правы».

В ранней современной Европе, по мнению Графтона, люди также постоянно предсказывали наступление конца света. В 1584 году и в 1604 году, например, из-за особенно впечатляющего «сближения» Юпитера и Сатурна, были принято считать, что на Земле возникнет достаточно большая неразбериха. Обычно до катастрофы дело не доходило, хотя один французский историк астрологии начала 15-го века сказал, что конец мира наступит в 1789 году. Это была не просто стандартная озабоченность одной из предшествующих современной эпох по поводу астрологически предсказываемого апокалипсиса. Геополитические проблемы также лишали людей сна. В то время, в 15-м и 16-м столетии, турки были на подъеме. Они захватили Константинополь и пару раз едва не захватили Вену. Вся Европа окажется под властью сарацинов и всем придется принять ислам — таковы были предсказания в тот момент.

Все это, на самом деле, не слишком отличается от современной «дуги нестабильности». Мы видим кризис там, где мы сами того хотим. В 1956 году, вспоминает Графтон, существовали опасения относительно того, что проигрыш на выборах Эдлая Стивенсона (Adlai Stevenson) Эйзенхауэру будет означать конец западной цивилизации. (Самому Графтону в то время было всего шесть лет, и поэтому он считает, что «разговоров об этом, скорее всего, было предостаточно, если они так запечатлелись в моем сознании). Существовал также страх по поводу того, что распространение черно-белого телевидения будет означать наступление конца культуры, да и комиксы были не лучше. В то время Вьетнам оказался под властью коммунистических орд, а еще происходило разрушение американских городов. «Согласно предсказаниям того периода, разрушение городов должно были продолжиться, и все они должны были выглядеть как Детройт», — отмечает Графтон.

Противоположным вариантом по отношению к страхам, кризисам и апокалипсису является, конечно же, контроль. Но пока 21-ый век доказал, что «контроль» представляет собой сомнительное, если не сказать донкихотское, предложение. И даже в том случае, если апокалипсис действительно происходит, он не всегда оказывается настолько плохим событием. Кроме того, он и не выглядит так, как мы его себе представляли. Проигрыш Эдлая Стивенсона в конечном итоге ничего особого не изменил, а комиксы превратились в искусство. (В Британской библиотеке в настоящее время проходит крупнейшая выставка комиксов). В Америке происходит ренессанс городов, а Детройт оказался исключением, а не правилом. «Потому что нам просто не дано понять, как будут развиваться события, — говорит Графтон. — Я не могу себе представить, чтобы какой-то ученый муж мог предсказать — в тот момент, когда война во Вьетнаме подходила к концу, — что мы будем в дружеских отношениях с Вьетнамом и что эта страна будет использовать относительно дешевый труд для своего продвижения вперед».

Это совсем не означает, что все всегда будет хорошо и что оснований для беспокойства нет — по крайней мере, в Соединенных Штатах самый плохой вариант не всегда является наиболее вероятным. Однако нам нравится верить в нашу уникальность, в то, что именно мы являемся тем поколением, которое находится «на пороге Армагеддона», и что именно мы пытаемся контролировать его последствия с помощью наших сумасбродных и неточных предсказаний. «Мы, действительно, весьма напуганный народ», — подчеркивает Шулман.