Современность
     
Предыдущая статья К оглавлению Следующая статья
 

По индейской Америке
Заметки и впечатления

Маленькая предыстория

Увлечение историей и культурой индейцев США и Канады пришло ко мне, как и к большинству сотрудников и читателей нашего альманаха, еще в отрочестве. В школьные годы оно стало пожалуй главной страстью души, и для меня началось жадное чтение всей "индейской" литературы, неутомимый поиск любых книг хоть с какими-то сведениями о коренных американцах, сбор журнальных публикаций и газетных вырезок на эту тему.

К десятому классу я уже всерьез задумывался об этнологической работе, однако жизнь сложилась иначе и потекла по другому руслу, так что индейцы пока остались увлечением для души. В конечном итоге на научной стезе я стал рериховедом, а на профессиональной - издателем.

Обратиться таки к исследовательской работе по проблемам культуры североамериканских индейцев меня подтолкнул один из самых известных специалистов А.В.Ващенко, которому я сердечно признателен, как за первоначальную, так и за последующую неизменную поддержку. С тех пор уже четыре года общая культурологическая картина индейского мира Северной Америки и его религиозно-мистические традиции стали для меня темами научной работы.

Возможность нечастого, но регулярного посещения США сложилась для меня благодаря тесному сотрудничеству с Музем Рериха в Нью-Йорке и дружескому расположению его директора Дэниела Энтина, а также помощи безвременно ушедшего из жизни артдилера А.Левина. Именно Дэниел проявил душевную чуткость к моим индейским "страданиям" и помог познакомиться с "Индейской Америкой", вплоть до организации поездки на знаменитый Юго-Запад. В результате (в 1990, 96, 99 и 2001 годах) мне удалось побывать в некоторых индейских уголках Нью-Йорка, Нью-Мексико, Нью-Джерси и Пенсильвании. Самые яркие из накопившихся впечатлений мне и хотелось бы, наконец, излить на бумагу.

"Два" музея

Первое впечатление - это старый Музей Американских Индейцев в Нью-Йорке, который мне посчастливилось посетить в 1990 году. Это было замечательно. Я как зачарованный бродил по лабиринту залов, витрины которых были заполнены показавшимся мне неисчислимым множеством предметов искусства, утвари, одежды... Каждый зал был посвящен тому или иному культурному региону, включая небольшие диарамы ландшафтов, интерьеры жилищ и жанровые сцены с костюмированными манекенами. От всего этого буквально веяло древностью. То, что осталось в моих воспоминаниях представляет собой образ буквально идеального музея традиционного прошлого коренных народов целого континента. И у меня есть все основания считать свое мнение справедливым, поскольку его вполне разделяют многие другие люди, знакомые со "старым музеем".

Я говорю обо всем этом в прошедшем времени и с нотками ностальгического сожаления, поскольку в следующую свою поездку шесть лет спустя я нашел музей уже в другом помещении и с совершенно иной экспозицией. Он переехал в новое большое здание в самой престижной части Манхэттена, но, как это ни странно, его уже трудно назвать музеем. Теперь это скорее постоянно действующая выставка предметов, причем довольно скромная: по нескольку от каждого региона. Хорошее впечатление производит лишь основательная компьютеризация с достаточно богатым выбором предоставляемой информации и довольно неплохая библиотека с возможностью свободного и бесплатного копирования материалов.

Чтобы закончить эту грустную часть на более оптимистической ноте, хочется отметить, что музей проводит регулярные тематические выставки. Так, в этом году я получил огромное удовольствие от замечательной большой выставки равнинных рубах, знакомившей посетителей с самыми разнообразными вариантами покроя, раскраски и вышивки рубах кочевых и оседлых племен. Причем, по окончании выставки, она вовсе не уйдет в небытие, поскольку уже выпущен в свет прекрасный большой альбом-каталог, с которым со временем смогут познакомиться и российские индеанисты.

Приятно отметить и то, что сотрудники музейной библиотеки (многие из них - индейцы) и ее управляющая с большим интересом и благодарностью приняли у меня номера "Первых Американцев" и выпущенные моим издательством книги Черного Лося и Н.Момадэя.

Сказка Юго-Запада

Но, конечно же, главной мечтой для меня оставалось стремление своими глазами увидеть остатки индейского мира на американском Западе. Более всего привлекал мое воображение таинственный Юго-Запад (знакомая всем по фотографиям и кинолентам фантастически загадочная и прекрасная земля Аризоны и Нью-Мексико), где племена пуэбло и навахо, эти творцы поразительно красивой, богатой и мудрой культуры, еще сохранили свои традиции, образ жизни и искусство. Не зря же в Соединенных Штатах этот край зовут "Индейской Землей". И вот осенью 1996 года я получил из рук Дэниела Энтина такой подарок судьбы. Меня ждали дороги Нью-Мексико и старый приятель Дэниела, тогдашний житель Таоса, пожилой американец, Филип Холидэй, любезно согласившийся встретить меня, принять в своем доме и провезти по индейским местам, насколько позволит мое недельное пребывание.

Легендарный Юго-Запад оправдал все мои ожидания. Еще на подлете он встретил меня потрясающей картиной четырехярусного облачного бурления, расцвеченного в самые необычайные (и буйные, и нежные) цвета, прямо через которое проплывал наш самолет (более я никогда не видел ничего подобного). Сама же земля оказалась спокойной, слегка холмистой красновато-бурой равниной, пересеченной руслами рек и украшенной редкими лесистыми горами. Она тихо дышала покоем, внушительностью, необычайной древностью и силой. Главная же фантастическая красота, прославившая ее на весь мир, скрывалась в многочисленных расселинах этой равнины - в широко раскинувшемся как бы "подвальном" мире ее оврагов и каньонов, который на первый взгляд даже не виден, и открывается лишь с приближением к тому или иному сказочному уголку.

Что касается городов, то Альбукерке показался мне обычным современным мегаполисом, а вот столица штата - Санта-Фе - и художественный центр всего Юго-Запада - Таос - приятно удивили своей архитектурой, целиком решенной в стиле индейских пуэбло и просто замечательно сочетающейся с природным ландшафтом края. Центральные площади обоих последних городов буквально окаймлены множеством магазинчиков, обрушивших на меня целую феерию прекрасных форм и красок прикладного и изобразительного искусства пуэбло и навахо. Для меня они остались как бы залами двух огромных индейских музеев необычайного богатства и красоты, в которых можно было найти и по-настоящему старые вещи от палиц и томагавков вековой давности, до каменных наконечников стрел седой древности.

В Санта-Фе мне удалось посетить два музея. Музей Современного Изобразительного Искусства Американских Индейцев принес лишь разочарование, поскольку несмотря на свой красивый девиз, гласящий что-то о народе, объединенном красотой и творчеством, - оказался собранием совершенно бестолковой (на мой взгляд) "живописи" уродливо-постмодернистского толка. Зато этнологический музей штата оказался весьма интересным, только вот времени на его осмотр у меня совсем не осталось - хватило лишь на довольно беглое знакомство с апачской экспозицией. Так что я вышел из дверей с вечерним закрытием наполовину довольным, наполовину огорченным; однако с высокого холма на окраине города, на котором и расположился музей, открылся закат такой тихой, но замечательной красоты, что для сожалений уже не осталось места.

Первым индейским поселком стало для меня пуэбло Таос племени тива, стоящее на окраине одноименного городка перед священной горой, ручей с которой течет прямо через поселок. Это хорошо известное мне по литературе и фото пуэбло в реальности производит гораздо менее монументальное впечатление. В реальном масштабе его постройки выглядят весьма скромно. Прелесть этого живого памятника открывается, если в разное время суток побродить по его узким улочкам, сблизи приглядеться к его постройкам, полусферическим уличным печам и деревянным помостам на площади, всмотреться в священную гору над ним, посидеть рядом с довольно полноводным ручьем, зачерпнуть воды и напиться... И поверьте мне, что это стоит того.

А в городе Таосе меня ждала неожиданность, о которой я не мог и подумать. В этом знаменитом художественном центре Америки XX века стоят дом-музей русского художника Николая Фешина и институт его имени. Оказывается, что одного из лучших учеников Репина послереволюционная судьба занесла в Таос, где он и провел большую часть жизни до самой смерти. Среди его работ есть и замечательные индейские полотна (в основном портреты).

Сам дом-музей, срубленный по замыслу художника, отделанный его руками, с мебелью и утварью его собственного изготовления, являет глазу столь замечательный уголок народной Руси, что должен бы быть известен у нас наряду с подобными музеями в Талашкине и Абрамцеве. Сегодня музеем руководит необычайно приятный и внимательный человек - дочь художника - Ия Фешина. Ее ближайший помощник - невысокий, с мягким проницательным взглядом, пуэбло-тива Джоу - оказался одним из духовных лидеров поселка. Питая особый интерес к религиозным традициям, я конечно завел было разговор на эту тему, но столкнулся с мягкой, но вполне определенной нерасположенностью к подобной беседе. Джоу отшутился тем, что религия сегодняшней молодежи это деньги, а храм - казино. За отсутствием времени на попытки установления взаимного понимания и доверия я отступил. Мы поговорили "о том, о сем" и, выказав взаимную симпатию, расстались.

Пожалуй не стоит останавливаться на небольших поездках и походах по священным местам северного Нью-Мексико и южного Колорадо, которые имели лишь субъективное значение для меня самого, но вот большая поездка в каньон Чако несомненно заслуживает краткого описания.

Для меня все началось с дороги. Сразу же по выезде из Таоса и пересечении Рио-Гранде машина с Филипом за рулем нырнула в какую-то "инопланетную" реальность самых удивительных нагромождений некогда промытых водными потоками, а затем выветренных песчаниковых скал. Виды, знакомые прежде лишь по фотографиям, окружили меня со всех сторон. Я потерял чувство времени и не знаю, как долго это продолжалось (думаю, что не менее двух часов), но я получил просто море впечатлений.

Когда мы вынырнули на равнину, вокруг раскинулась пастельных цветов полупустыня, поросшая экзотической растительностью и оживляемая встающими то здесь, то там крутыми уступчатыми скалами с плоским верхом и редкими навахскими хоганами - ну совсем как на картинах навахо Чарли Ли или апача Алана Хаузера.

Знаменитый каньон Чако открылся перед нами столь же неожиданно, как и все подобные места в этом краю. Это действительно огромный и весьма внушительный памятник целой культуры, ушедшей в археологическое прошлое. Сам каньон, хоть и не столь фантастичен, как упомянутые мной по дороге, но величественен и весьма живописен, чему немало способствуют руины нескольких довольно приличных по величине пуэбло в долине почти высохшей реки (когда-то обеспечивавшей жизнь всех этих поселений) и особенно - остатки множества мелких построек, удивительным образом разбросанных по самым неожиданным местам на крутых склонах каньона.

Центральное и самое высокое место в долине Чако занимает огромная (самая большая из известных на Юго-Западе) кива, которая прекрасно сохранилась, за исключением крыши, которая безусловно была деревянной и не могла дойти до наших дней. Это священное сооружение отличается безусловной древностью (по отношению ко многим другим местным постройкам) и было создано совершенно отдельно на специально выбранном месте. По-видимому оно служило центральным храмом для всех жителей Чако.

Но самый главный памятник Чако - конечно же, пуэбло Бонито. Огромный полукруг этого огромного архитектурного сооружения каменного века этажами-уступами поднимается в сторону ближней стены каньона. Множество жилых и культовых построек сливается здесь в единую постройку и производит замечательное впечатление, особенно когда обойдешь вокруг и внимательно осмотришь весь этот городок-крепость, а затем поблуждаешь по его внутренним помещениям. Меня весьма удивило множество бросающихся в глаза своей круглой формой больших, средних и самых маленьких кив, говорящих о более чем насыщенной ритуальной жизни пуэбло.

Немало впечатлений принесла и краткая прогулка по склону между Бонито и каньонной стеной. Небольшие (в рост человека) скальные обломки и валуны при ближайшем рассмотрении являют такое разнообразие общих форм и фактуры поверхностей, что просто кажется, что ты попал в какое-то тридевятое царство из читанных в детстве волшебных сказок с окаменевшими людьми и животными. Ну а верхом восторга для меня стала находка нескольких скромных черепков древней керамики с остатками узоров и росписи, извлеченных собственными руками из одной из осыпей под самым обрывом каньона.

Весьма приятное впечатление оставляет и музей Чако, небольшой, но сделанный со вкусом и любовью, и прекрасно освещающий археологическую культуру каньона и историю ее продолжающегося и ныне исследования.

"Откровение" Таоса

В чем заключается сама суть религиозного мировосприятия североамериканских индейцев, этих носителей духовной культуры первобытного общества, еще не тронутой ни богословскими, ни философскими, ни естественнонаучными конструкциями более развитых форм цивилизации? Я задавал себе этот вопрос с детства, поначалу даже не будучи способен толком сформулировать его, и лишь внимательно углубляясь в скупые сведения из доступных книг и интуитивно вникая в язык самой природы.

Помню, по прочтении книги К.Керама "Первый американец", меня просто поразили и глубоко запали в душу записанные Карлом Юнгом слова одного из старейшин пуэбло Таос о сумасшествии белого человека, который мыслит головой, а не сердцем. Тогда это явилось для меня подлинным откровением, которое наконец связало в единый узел нити моих познаний, размышлений и чувств. Позднее, познакомившись с концепциями познания, культуры и духовности в теософии Е.П.Блаватской и наследии Н.К.Рериха я, как мне кажется, гораздо глубже постиг смысл этих фундаментальных вещей в их нерасторжимом единстве.

Одним из тех удивительных "случаев" в моей жизни, мудрое стечение обстоятельств которых просто не позволяет считать их случайностями, стало то, что отправившись, в 1996 году на Юго-Запад США по "пути Рериха" (Альбукерке, Санта-Фе, Таос), именно в том же пуэбло Таос я стал свидетелем не менее поразительного для себя разговора, который воспринял как непосредственное продолжение прочтенного у выдающегося психолога.

В литературе я не раз встречал сведения о том, что духовная культура пуэбло - одна из немногих живых индейских духовных традиций, выстоявших под жестоким религиозным прессингом европейцев - абсолютно закрыта для чужаков и сегодня. Отправляясь в Нью-Мексико, я слышал это и от сведущих людей. Говорилось, что старейшина хопи, который был слишком откровенен с Френком Уотерсом и тем самым передал ему многие сокровенные сведения, попавшие в знаменитую "Книгу хопи", имел после этого весьма серьезные неприятности в своем племени. Любезно принявший меня в Таосе Филип Холидэй, живо интересующийся проблемами духовной (в том числе и индейской) культуры, сказал, что даже многолетние приятельские отношения не помогли ему узнать у знакомых индейцев что-либо конкретное об их религии.

И вот, в самом пуэбло я столкнулся с группой туристов, которую повела девушка-экскурсовод тива. Показав нам поселок и рассказав о его истории, она подошла к ручью и поинтересовалась нашими вопросами. Кто-то попросил рассказать о религии пуэбло. Лектор тут же вежливо, но решительно заявила, что эта тема не подлежит обсуждению. И вдруг, чуть задумавшись, сказала: "В чем наша религия? Она проста и естественна как сама жизнь. Однако образ мысли белого человека столь далек от нее, что думается - ему не понять нас. Но если все же попытаться облечь саму суть нашей веры и мировосприятия в образы, близкие европейцу, то в наших глазах и чувствах священная гора - храм, животные - его служители, а бегущий с нее ручей - святая вода и причастие..." Слушатели покивали, поблагодарили за экскурсию и разошлись. Я же еще долго "переваривал" услышанное.

Поначалу это короткое высказывание показалось мне изящной отговоркой; но, постепенно вникнув в предложенные образы, я был поражен блестящей сутевой значимости этой лаконичной, но глубокой и несомненно удачной формулировки. Священная гора над Таосом, покрывающий ее лес с его животными, речушка, как артерия Матери-Земли сбегающая вниз прямо через пуэбло, и конечно же бескрайнее небо и духи-качина, поддерживающие всю окружающую жизнь, - все это сложилось в моем представлении и переживании в одну стройную и гармоничную картину.

После бесед с Очвиайем Биано, Карлу Густаву Юнгу, по его же словам, удалось проникнуть в новые для себя таинства оккультных наук и неожиданно прояснить даже многие прежде неясные места из трудов великих греков. Именно в Таосе один из отцов психоанализа столкнулся с живой и незамутненной архаичной традицией великих таинств.

И мне думается, что ее нынешняя скрытность определяется в первую очередь не прошлыми жестокими гонениями со стороны испанской католической церкви и американского правительства, а ее собственной эзотерической природой. И как безвоз­вратно ушедшие в прошлое великие и малые мистерии Древнего Мира были герметически закрыты для профанов, так и ныне живые таинства пуэбло вовсе не предназначены глазам и ушам любопытствующих непосвященных, независимо от их расовой принадлежности.

Бизоний танец в Тезуки

К сожалению, по обрядовому календарю пуэбло на время моего визита в Таосе не выпало никаких обрядовых торжеств, но на предпоследний день пришлось сразу два праздника, на оба из которых я получил приглашения: это танец кукурузы с большой фиестой в Химесе и бизоний танец в Тезуки. И хотя я определенно склонялся к первому, все же был вынужден принять второе, поскольку мой гостеприимный хозяин и покровитель во всей этой поездке - Филип - посчитал по своим водительским возможностям реально доступным лишь Тезуки.

Этот бизоний танец стал единственным серьезным и массовым индейским обрядом, на котором мне удалось присутствовать. Распорядители беспрепятственно пропустили в пуэбло всех желающих, но строго за­претили фотографировать и ограничили место для зрителей периметром центральной площади. Обряды начались в какой-то дальней киве, откуда до нас доносились лишь едва уловимые отголоски священных песен. Затем процессия танцоров, певцов, музыкантов и всех остальных участников церемонии прошла по пуэбло и в конце концов вышла на площадь, где мы и стали свидетелями публичной части.

Я не пытался разобраться в подробностях обрядовых действий и, тем более, запомнить их, а лишь впитывал все обилие звуков и буйство красок, стараясь погрузиться в саму суть этого прекрасного и мощного священнодействия. Не знаю в какой степени, но, судя по полученным переживаниям и впечатлениям, думается, что это мне удалось. Во всяком случае, прежде лишь теоретические знания о богатстве и древней мощи календарно-церемониальной жизни народов пуэбло претворились в моей душе в совершенно особый комплекс чувств и вневербальных представлений, который довольно сложно облечь в слова. С тех пор он навсегда поселился во мне вместе с любовью ко всей культуре пуэбло, родившейся во мне когда-то под влиянием "Сына племени навахо" Д.Шульца, книги Керама и красочных фотографий в журналах и альбомах.

Улетая из Альбукерке я уносил с собой на месте прежнего глубокого интереса - прочувствованную и уже неискоренимую любовь к этому прекрасному и удивительному краю и культуре его коренных народов и, безусловно, самую сердечную признательность Дэниелу Энтину и Филипу Холидею, сделавших мне столь неоценимый подарок.

В стране делаваров

Имея в качестве базы своих визитов в США Нью-Йорк, я каждый раз естественно одержим желанием побывать в любых индейских местах в пределах однодневной досягаемости от города. В первую очередь это близлежащие края делаваров вдоль Делавэр-Ривер в Нью-Джерси и Пенсильвании.

Здесь тоже не обошлось без помощи друзей. О делаварском музее в горах Поконос и священных водопадах делаваров - ныне Бушкил-Фоллз - я узнал от Натальи Фоминой, перебравшейся с мужем и дочерьми в Нью-Джерси из Самары. Они и пригласили меня в поездку по этим местам осенью 1996 года.

Невозможно промолчать об особой осенней прелести лиственных лесов крайнего северо-востока США. Это действительно что-то необычайное. Таких разнообразных и ярких красок увядающих листьев я не видел более нигде. Трудно описать впечатление от целого царства необычайной красоты, окружающей тебя, когда едешь по этим сплошь покрытым лесом и скальными выходами горам, на которых буйствует всекрасочная осень. Насколько мне удалось узнать, это замечательное явление вызвано каким-то уникальным составом почвы, которым и отличается этот край.

Небольшой музей в Поконос представляет посетителям весьма скромную, но хорошо представленную экспозицию местных археологических находок (утварь, орудия труда, охотничье и боевое оружие) и исторических раритетов ушедшей эпохи (как, например, запомнившийся мне скальп, снятый в одном из межплеменных столкновений далекого прошлого).

Каскады горных водопадов на сливающихся перед впадением в Делавэр речках Литл-Бушкил-Крик и Понд-Ран-Крик глубоко впечатляют своей красотой и не даром прозваны Пенсильванской Ниагарой. Величие и красота этих мест по индейским понятиям красноречиво свидетельствуют об их священности. Каждый, кому представится возможность, получит огромное удовольствие хотя бы полдня побродив здесь по лабиринту тропинок, лесенок и мостиков.

Здесь же можно посетить еще один совсем крохотный (в один небольшой зал) делаварский музейчик, в котором, кроме экспонатов в витринах, можно увидеть (и даже зайти в него) делаварский "длинный дом" с покрытием из древесной коры.

Этим летом, вновь благодаря Наташе, я еще раз с не меньшей радостью посетил эти места. А с помощью Михаила Ратнера побывал в самой колыбели американской демократии - Филадельфии, куда меня увлекло стремление осмотреть еще один делаварский музей. Однако филадельфийский музей не оправдал надежд и принес только разочарование. Его бедненькая экспозиция оказалась лишь бессистемно подобранным "ликбезным" собранием, годящимся лишь для праздно любопытствующих. Так что этот объект "Индейской Америки" (а в справочнике он значится как даже основанный индейцами) вряд ли может быть внесен в список достойных для посещения (если только этого нельзя сделать без лишних затрат времени). Но он, безусловно, не мог омрачить моих самых светлых воспоминаний о стране делаваров.

Ирокезский музей

Одно из лучших воспоминаний связано для меня также с поездкой в Ирокезский Музей в Хауис-Кейве (неподалеку от Олбани, штат Нью-Йорк). Это путешествие состоялось благодаря одному из моих самых старых и близких друзей, руководителю американского хора русской церковной музыки - Николаю Качанову. Когда-то, вдвоем с супругой, Тамарой, они провели отпуск, проехав на машине по всему Юго-Западу и Скалистым Горам; так что теперь гостинная в их нью-йоркской квартире представляет собой целую галерею изобразительного и прикладного искусства пуэбло и навахо. Всю долгую дорогу в Хауис-Кейв мы проговорили (помимо всего прочего) о той их поездке и его профессиональных впечатлениях от индейской музыки и пения.

Музей - основанный, к слову сказать, самими ирокезами - произвел на нас обоих самое приятное впечатление. Архитектура и внешняя отделка самого здания решена в стиле "длинных домов" ходеносауни. Достаточно богатая и содержательная экспозиция занимает светлый и просторный первый этаж. Здесь весьма удачно понемногу подобрано буквально все: предметы быта, орудия труда, произведения прикладного искусства, одежда, оружие, современная живопись, мифологическая и историческая информация, портреты известных деятелей и многое другое. Цокольный этаж отдан под нужды детского образования. Здесь проходят лекции, беседы, чтения и занятия кружков народного творчества; кругом разложены инструменты, краски, бисер и прочее, а также дополнительные экспонаты и произведения самих учащихся.

Нам повезло, что преподаватель-ирокез Майк Тарбель оказался в музее, проводя экскурсию для детской группы, по окончании которой мы смогли познакомиться и немного поговорить. Знакомство оказалось весьма заинтересованным и приятным, однако у нас было не более десяти минут, поэтому особо содержательной беседы не получилось. Майк оказался весьма колоритной внешне и интересной внутренне личностью. У него за плечами несколько лет университетской преподавательской работы. Однако, в конце концов, он решил, что гораздо важнее приложить свои силы к культурному возрождению собственного народа, - вернулся на родину и стал преподавать детям в музее. Этому немало способствовал суровый опыт войны во Вьетнаме. Именно там, в тяжелейших условиях и с постоянно стоящим вопросом о жизни и смерти он понял, что его католическое воспитание ничем не может ему помочь, а вот извлеченное из закоулков памяти традиционное наследие предков оказалось настоящей ценностью, помогавшей выжить и найти свое место в круге бытия.

Он подарил мне знаменитую ирокезскую гудящую боевую стрелу собственного изготовления, подробно рассказав о высекании каменного наконечника, обработке сухожилий, варке клея для пропитывания древка и винтообразном наложении оперения из индюшиного крыла. Теперь я храню ее как реликвию.

Он с искренней заинтересованностью принял два выпуска "Первых Американцев", особенно порадовавшись ирокезским речам в начале каждого из них, и сказал, что поддерживает связь с некоторыми индеанистскими организациями в Европе, а полгода назад летал в Голландию на общеевропейскую конференцию. Мы обменялись адресами и заверили друг друга в возможном сотрудничестве.

Пау-вау Красного Ястреба

Фестивали пау-вау это еще целая гирлянда самых прекрасных воспоминаний, требующих множества ярких эпитетов, которые я, кажется, уже и так совсем исчерпал. Это физически пробирающие каждую клеточку тела барабанные ритмы, песни и танцы, пестрота и разнообразие костюмов, изобилие произведений всех видов традиционных и современных искусств разных племен, возможность самому принять участие в об общих танцах.

Волею судеб все три "пау", в которых мне удалось поучаствовать в 1999 и нынешнем годах, проводились Индейским Художественным Советом "Красный Ястреб" - дважды в бруклинском форте Хамильтон и еще близ Бранчвиля посреди гор Озерной Страны северо-восточного Нью-Джерси.

Наиболее ярким осталось, конечно, впечатление от первого пау-вау. Именно там, стоя в двух метрах от барабана, я прочувствовал, наконец, мощь и красоту музыкального и песенного исполнительского стиля групп, выступающих на этих праздниках.

А сколько запоминающихся встреч с людьми - мастерами, художниками да и просто торговцами - происходит на таких праздниках, особенно когда встречаешь через пару лет "старых добрых знакомых". Вряд ли стоит вспоминать здесь обо всех знакомствах и беседах, имеющих значение, пожалуй только для меня самого, но одним все же хочется поделиться.

Оба фестиваля в форте Хамильтон блестяще вел один и тот же распорядитель, и на этот раз я решил подойти к нему и немного поговорить. Его имя - Уоллас Коффи, он команч из Оклахомы. Мы обменялись адресами и симпатиями с надеждой на продолжение знакомства. На следующий день мне было очень приятно увидеть у него на груди подаренный мной наш славянский берестяной амулет с изображением Солнца и четырех сторон света. А затем меня еще более тронуло, когда в завершение речи о культурном единении на этом празднике множества племен со всего континента он нашел добрые слова и обо мне (как духовно близком госте из далекой России), с моим подарком, символика которого столь понятна индейскому сознанию.

Но более всего бруклинское "пау" этого года запомнилось мне состязанием восьми групп певцов-барабанщиков. Это было действительно что-то необычайное, ведь каждая из них изо всех сил стремилась показать себя и выкладывалась до конца. И когда, наконец, к закату второго дня уже дошедшая до высшего накала группа "Мистическая Река" была объявлена победителем, - ее исполнители буквально впали в экстаз и еще долго не могли остановиться, а окружившие барабан плотным кольцом восторженные слушатели бросали на его гудящую кожу свои подношения.

Русские художники

В заключение мне хочется отметить, что кроме Н.Фешина, мне с большой радостью посчастливилось открыть для себя, что еще один русский художник, Николай Рерих, чьей биографией и литературным творчеством я занимаюсь большую часть жизни, уделил несколько большее внимание американским индейцам, чем думалось прежде.

Мне и ранее была известна большая аризонская картина 1921 года "Пещеры в скалах" из собрания Третьяковской Галереи, изображающая скальные жилища анасази в Гранд-Каньоне. Правда ее даже специалисты не раз путали с гималайскими и тибетскими работами. Знал я и еще о двух небольших полотнах с изображениями пуэбло в Нью-Мексико.

В 1999 году, уже в третий раз работая архиве Музея Рериха в Нью-Йорке, я сумел, наконец, атрибутировать карандашный альбом с набросками на индейском Юго-Западе (в основном это беглые зарисовки обрядовых танцев пуэбло), а также отдельный рисунок древней кивы в скалах. Это открытие изумило не только меня, но и сотрудников музея.

Кроме того, один из набросков в альбоме позволил нам с окончательной уверенностью отнести к индейским большое и весьма интересное полотно уже не один десяток лет украшающее помещение одного из известных художественных центров на Манхэттене. Однако пока несомненным является лишь то, что на картине изображен драматический момент какого-то мифа или легенды пуэбло; но какого - это еще предстоит установить.

* * *

Рассказав и, тем самым, пережив заново свои индейские впечатления, вывезенные из Америки, я в который раз рассматриваю их лучшие материальные носители. И, как ни странно может показаться, это не фотографии и не предметы искусства, а - камни, чем-то приглянувшиеся мне в тех или иных местах. Вот камень, "нашедший меня" возле Великой Кивы каньона Чако, вот - подаренный скалой на Бушкил-Фоллз, вот - "попросившийся ко мне" в Озерной Стране делаваров... Мне нравится бессловесно беседовать с ними. Не знаю, обладают ли они особыми силами (как следует думать по индейским поверьям) или же служат лишь кодовыми знаками для моего сознания, но, так или иначе, их магия действует во мне и это прекрасно.

Д.Н.Попов (г.Москва)
Публикация иллюстрирована фотографиями автора
     
Предыдущая статья К оглавлению Следующая статья